Чогъям Трунгпа - Аспекты практики

Здесь существует особого рода техника, особый прием, который оказывается чрезвычайно действенным и полезным, не только для сидячей медитации, но также и для повседневной жизни, т.е. для медитации в действии. Способ возвращения заключается в применении того, что можно было бы назвать «абстрактным наблюдением». Такое наблюдение представляет собой всего лишь простое самосознание без какой-либо задачи или цели. Когда мы с чем-то сталкиваемся, в качестве первого проблеска имеет место обнаженное чувство двойственности, отдельности. На этой основе мы начинаем оценивать, перебирать и выбирать, принимать решения, проявлять свою волю. Так вот, абстрактное наблюдение – это и есть глубинное ощущение отдельности, просто отчетливое достижение пребывания здесь – до того, как получит развитие любой из остальных процессов. Вместо того, чтобы осуждать это самосознание как двойственное, мы извлекаем пользу из такой склонности нашей психологической системы, как основы внимательности к дыханию. Само переживание представляет собой всего лишь внезапную вспышку пребывания наблюдателя «здесь». В этом пункте мы не думаем: «Я должен вернуться к дыханию» или: «Я должен постараться и отделаться о этих мыслей». Нам не нужно устанавливать преднамеренное и логическое движение ума, повторяющего себе цель практики сиденья. Существует просто внезапное ощущение того, как нечто происходит здесь и сейчас; и мы возвращаемся назад. Резко, внезапно, без наименования, без применения какого-либо рода понятия, мы переживаем быстрый проблеск изменения тона. Это и есть самая глубокая сфера практики внимательности к усилию.

Одна из причин, почему обычное усилие становится таким унылым и застойным, заключается в том, что наше намерение всегда порождает вербализации. Подсознательно мы всегда действительно создаем словесные формулировки: «Мне необходимо пойти и помочь такому-то, потому что уже половина второго» или: «Вот хорошее дело для меня; хорошо, если я выполню этот долг». Любого рода чувство долга, которое может возникнуть у нас, всегда выражено словами, хотя скорость концептуального ума настолько велика, что мы можем даже не заметить эту вербализацию. Все же содержание словесных формулировок чувствуется явственно. Эта вербализация пришпиливает усилие к неподвижной шкале отсчета, что делает усилие необычайно утомительным. В противоположность ему абстрактное усилие, о котором мы говорим, вспыхивает на какую-то долю секунды, без всякого наименования, без какой бы то ни было идеи. Это просто толчок, внезапное изменение курса, которое не определяет свое предназначение. Остальная часть усилия в точности похожа на поступь черепахи – оно движется шаг за шагом, медленно, наблюдая за окружающей ситуацией.

При желании вы можете назвать это отвлеченное самосознание «прыжком», «толчком» или «внезапным напоминанием»; или вы, возможно, назовете его «изумление». Иногда в нем можно также почувствовать панику – необусловленную панику. Ибо оно изменяет курс – нечто приходит к нам и изменяет всю линию нашего действия. Если мы работаем с этим внезапным толчком и, таким образом, работаем с отсутствием усилия в самом усилии, тогда усилие становится самостоятельно существующим. Оно, так сказать, стоит на собственных ногах и не нуждается в другом усилии, которое приводило бы его в действие. Если бы дело обстояло именно таким образом, усилие должно было бы стать преднамеренно устроенным; а это идет вразрез со всем смыслом медитации. Тогда, если вы пережили этот внезапный момент внимательности, идея не должна пытаться удержать его; вам не следует цепляться за это мгновенье или пытаться культивировать его. Не удерживайте посланца, не няньчитесь с воспоминаниями. Вернитесь к медитации. Примите послание надлежащим образом.

Усилие подобного рода чрезвычайно важно. Такой внезапный проблеск является ключом ко всей буддийской медитации – от уровня глубинной внимательности до высочайших уровней тантры. Эту внимательность к усилию можно определенно считать наиболее важным аспектом всей практики внимательности. Внимательность к телу создает общую установку; она вносит медитацию в психосоматическую структуру нашей жизни; внимательность к телу делает практику медитации личной и интимной. Внимательность же к усилию делает медитацию пригодной для работы. Она связывает основания внимательности с путем, с духовным странствием. Она подобна колесам колесницы, которые обеспечивают связь между колесницей и дорогой; она подобна веслам лодки; она воплощает практику в действие, заставляет ее двигаться, идти вперед.

Но здесь у нас существует одна проблема: внимательность к усилию нельзя вызвать преднамеренно. С другой же стороны, недостаточно просто надеяться, что на нас снизойдет вспышка и принесет нам вспоминание. Мы не в состоянии просто полагаться на то, что с нами произойдет «это». Нам надобно установить, так сказать, особого рода систему тревоги, подготовить общую атмосферу. Должна существовать глубинная основа дисциплины, которая устанавливает тон практики сиденья. Усилие важно и на этом уровне – усилие в том смысле, чтобы не допускать ни малейшего снисхождения к какой бы то ни было форме развлечения. Нам придется от чего-то отказаться. Если мы не отбросим наше нежелание серьезно взяться за практику, просвет подобного внезапного усилия окажется фактически невозможным. Поэтому чрезвычайно важно подходить к практике с уважением, с чувством понимания, с охотой к тяжелому труду.

Если мы действительно посвятили себя взаимоотношениям с вещами, каковы они есть на самом деле, это откроет путь для вспышки, которая напоминает нам: «это, это, это». Вопрос «что это?» – более не возникает. Просто «это» приводит в действие совершенно новое состояние сознания, которое автоматически возвращает нас ко внимательности к дыханию или к общему чувству бытия.

Мы упорно работаем не для того, чтобы отвлечься или развлечься. И все же в некотором смысле мы способны воспользоваться самой утомительной работой, скрытой в ситуации сидячей медитации. Мы можем оценить по-настоящему отсутствие обильных ресурсов доступных развлечений. Поскольку мы уже включили в свою практику утомление и скуку, нам не приходится бежать от чего бы то ни было, и мы чувствуем себя вполне устойчиво и прочно.

Это глубинное чувство понимания представляет собой другой аспект той подспудной основы, которая создает возможность для более легкого возникновения спонтанной вспышки вспоминания. Говорят, что такое переживание подобно внезапной влюбленности. Когда мы в кого-то влюблены, мы так или иначе получаем внезапную вспышку, – но не относящуюся к личности с данным именем, не представление о том, как эта личность выглядит; подобные мысли приходят впоследствии. Вспышка оказывается возможной благодаря нашей общей открытости по отношению к данному лицу. Мы получили отвлеченный проблеск любимого нами существа – «того». Проблеск «того» первым приходит в наш ум; затем мы можем размышлять о нем, тщательно раздумывать, наслаждаться мечтаниями о нем. Но все это происходит впоследствии. Вспышка остается первичной.