Анна Кирьянова - Маленькое счастье. Как жить, чтобы все было хорошо

Было дело – одолжил другу деньги

один мужчина. У друга было сложное положение. А этот мужчина продал машину и смог выручить. Спас друга от банкротства! А потом показал истинное лицо – напомнил про долг. Мол, деньги срочно нужны. Друг рассердился; он отдыхал в Доминикане. Но все равно ответил на звонок, как настоящий друг. И сказал: «Надо же, какой ты жадный и меркантильный. Мелочный, как старуха-процентщица! Не звони мне больше. Отдам, когда смогу». Так и не отдал до сих пор. И порвал отношения с меркантильным мелочным человеком. Пусть берут в долг в банке. Или в киоске с заманчивой надписью «Деньги даром». А для бесплатной работы и услуг покупают рабов. Потому что стоит напомнить о долге – и жадным, меркантильным, мелочным окажется тот, кто выручил. Старуха-процентщица – незавидная роль. И кончилось с ней все плохо, как мы помним. Поэтому надо давать столько, сколько мы можем подарить. Если уж хочется дать. И радоваться отдаче долга, как подарку. Или сразу составлять документы, договоры, прописывать штрафные санкции и нанимать коллекторов и сразу признаваться в своей меркантильности – это очень отрезвляет тех, кто хочет пользоваться и обманывать, а потом – упрекать в расчетливости. И работать на кого-то не следует даром; к этому принуждают меркантильные люди. Которые нам же потом скажут, что мы жадные и эгоистичные. Так всегда бывает. Потому что претендуют на чужое очень хитрые в душе люди-манипуляторы.

Один мужчина попал в аварию,

а потом – в больницу его увезли, в ближайшее село, это было далеко от города. И он позвонил бывшей жене. С которой отношения были ужасными: он судился с ней из-за ребенка, не давал деньги специально, чтобы заставить ее пойти на его условия, и вообще – он ее просто бросил. Хотел стать свободным и с разными дамами встречаться. И прекрасно он жил в своем коттедже, пока не попал в аварию. И оказалось, что звонить-то и некому. Родители престарелые, они ничем не помогут, только за сердце схватятся. Друзья – а нету друзей-то. Так, приятели и собутыльники, у всех своя жизнь. Хотя все горячо ему советовали поставить на место бывшую жену и применить финансовые санкции. Но вряд ли кто-то поедет к черту на кулички. Ладно бы в городе, а так – деревня. И очень больно. И очень страшно. И деловым партнерам или девушкам вообще нелепо звонить – они скажут: «Держись! Будь сильным! Скорейшего тебе выздоровления!» Это было так ясно, как то, что ноги сломаны. И так же больно. Ну, он и позвонил. «Нина, – говорит, – я в аварию попал. Я там-то и там-то. Я просто сообщаю, а то вдруг помру. Ты извини, что побеспокоил. Алешеньке привет передай!» Ну, Нина приехала, конечно. Не очень быстро: он же у нее отобрал машину. На электричке, потом на автобусе, но приехала. Привезла там все, что надо, стала хлопотать, чтобы мужа перевезли в город. Усталая немолодая тетка с лишним весом, совсем неинтересная, с сумками, в сумке зачем-то бульон и котлеты. А этот мужчина уже был без сознания почти. И питаться не мог самостоятельно… Но он выжил. Долго восстанавливался и восстановился – живет со своей Ниной. Потому что она – его лучший друг. Близкий человек. Ближайший родственник. Самый ближайший. До него это дошло только в больнице – то, что есть узы сильнее влюбленности или даже любви. Это узы судьбы и жизни. И надо подумать, кому мы позвоним, если что. Кто приедет на автобусе с бульоном. И будет хлопотать и выносить, извините, судно. Может быть, никто. Может быть, один человек. Может быть, два. Но это точно будет человек, который нам настоящий родственник. Истинный. Родня. Со всеми плюсами и минусами. И вот эту родню нельзя обижать ни в коем случае, что бы ни случилось. И надо быть готовым поехать и самому на автобусе, если что. Или на электричке, с котлетами в сумке. И последними деньгами в кармане…

Пуховый платок

я тут на рыночке покупала – для свекрови. Сейчас холодно, надо платок потеплее купить. И такой, знаете, мохнатый, мама ценит именно косматость – это тепло! Ценная вещь, ежели она мохнатая. И пожилая женщина-продавец страшно замерзла: тяжело целыми днями на улице торговать. И вид у нее несчастный очень, печальное лицо с красным от холода носом. Она стала платки отцеплять, чтобы показать, а руки от холода не работают, пальцы не гнутся, так она промерзла. И я быстренько платок взяла, без выбора и осмотра, жалко человека, неудобно как-то. И объяснила, что это не мне платок, конечно, а маме-свекрови. Для тепла и укутывания в мороз и холод, поэтому такой удивительно мохнатый и не больно красивый с эстетической точки зрения. Женщина почему-то заплакала – может, от холода… И стала копаться в носочках пуховых на прилавке. Я платок убрала в пакет, рассчиталась и хотела пойти. А женщина говорит: «Возьмите своей маме в подарок носочки пуховые. Возьмите вот эти. И вот эти, с оленчиком. И вот эти, сиреневенькие возьмите, пожалуйста. Это очень теплые носочки, из чистого пуха, ей будет очень тепло!» Я, конечно, полезла за деньгами, стала спрашивать, сколько стоят носочки – нехорошо задаром брать! А продавец и говорит: «Это не вам, это вашей свекрови, которая мама. Это ей от меня подарок на зиму – пусть ей будет тепло. Пожалуйста, возьмите! А у меня никого нет на белом свете, я одна. Это очень плохо, когда один! Так хорошо, что вам есть кому покупать платок, так хорошо! А мне теперь некому. Пусть носит теплые носочки с оленчиком и сиреневенькие»… Так я и ушла с носочками – не для себя, для мамы. Одни взяла все же, пуховые, сбоку олененок вышит. Очень славные, правда; мохнатенькие, теплые, которые так приятно старушке надеть в морозные дни – старушкам ведь все время холодно. И нам без них холодно будет. Надо им все покупать и дарить, пока они с нами; пока мы еще можем им сделать добро. И женщина-продавец уже не плакала, а улыбалась и представляла, как крошечная чужая старушка наденет теплые носочки – от нее в подарок. Когда своим уже нельзя сделать добро, можно ведь сделать чужим – и они тоже станут немного своими. Все, кому мы делаем добро, – немножко свои…

Это давно было.

Девочки учились на медицинских сестер. Халатики себе подшили, приталили, надели шапочки. Очень все мило и красиво. А потом в приемный покой привезли беременную женщину, грязную очень. Женщину-бомжа в плохом состоянии. И как-то так вышло, что никого из врачей не оказалось рядом. И стремительные роды у этой грязной и отвратительной пьяной бродяги приняла одна девочка-медсестра. А остальные с визгом разбежались. Вроде как им плохо стало и затошнило. А эта девочка вся испачкалась, конечно. Картина жуткая. Но младенец родился живым и закричал нормально у нее в руках. Хотя тоже весь перепачканный всем, конечно. А потом с этой девочкой все перестали дружить. И стали ее брезгливо сторониться. И называть ее бесчувственной, вот как! Она еще во время этих страшных родов ругалась нецензурно от ужаса и напряжения; фу, как безобразно! Так она стала изгоем. А потом старый доктор-хирург к ней подошел и сказал: «Для врача главное – смелость. А потом – отсутствие брезгливости. А потом – сострадание. Но смелость – это главное! Быть тебе хирургом!» И она стала хирургом. И спасла много жизней. И это была грязная, наверное, работа. И жестокая. Но вот кто-то должен ее делать. На кого-то всегда свалят ответственность и убегут в белых приталенных халатиках, в локонах, манжетах и жабо. А потом вернутся и обвинят в бесчувственности. И скажут: «Какой ты грубый! И грязный!» – тому, кто вступился и спас. Или попытался спасти. Убежать-то проще всего. И рассуждать проще всего. И говорить, что «все так далеко не просто! Пусть сами разбираются, сами виноваты, это не мое дело!» И другого ждать от этих людей нельзя – это они и есть бесчувственные, холодные и трусливые. А спасать и вмешиваться – иногда можно испачкаться и заругаться, это да. Но хорошо, что такие люди есть, – что бы мы без них делали?..