Вадим Зеланд - Взлом техногенной системы

Иными словами, тот, кто бьется как муха о стекло, занимается дифференцированием. Тот же, кто отлетает на расстояние и охватывает взглядом всю картину целиком, тот интегрирует — видит форточку и вылетает в нее.

Когда вы погружены с головой в процесс решения каких-то проблем и мучительно занимаетесь поиском способов и средств, ваше сознание сужается, и вы перестаете видеть вокруг, а смотрите лишь под ноги. За деревьями становится не видно леса, то есть самого главного.

Происхождение этой фразы приписывают легенде. Путешественник XVI века Сьер Голар, увидев Париж, сказал, что его обманули, будто это красивый город. Из-за столпотворения высоких домов, по его словам, самого города он так и не увидел. (Правда, существует еще другая версия этой легенды: когда он приехал в Париж, то увидел много деревьев, которые росли в парках, на бульварах и улицах, закрывая дома.)

Сужение видения приводит в состояние ступора, отупения, растерянности. Способы и средства не находятся, а прищепки еще крепче сжимаются. Лучший выход из этого состояния — подняться на высоту птичьего полета.

Как это сделать? Очень просто: оторвать взгляд из-под ног и устремить его вперед, к цели. В Трансерфинге не занимаются поиском решений, — они находятся сами, в пути. Гордиевы узлы не распутываются, а разрубаются одним махом. Для этого надо поставить себе цель и идти к ней, устремив на нее все свое внимание и намерение. Неважно, что было в прошлом, и что есть в настоящем. Вектор внимания на цель — и вперед. Двери (возможности) откроются в пути, способы и средства найдутся сами. Еще раз привожу формулу решения «неразрешимых» задач:

Допустить недопустимое,

вектор внимания и намерения на цель,

начать движение.

Весь секрет в том, что, когда ваше внимание устремлено к цели, ветер намерения подхватывает ваше сознание, и оно, как воздушный змей, поднимается на высоту птичьего полета, и начинает видеть .

Создание потока

Присутствие феномена интоксикации уже не в физиологии, а в психике, свидетельствует о том, что сознание невозможно загружать информацией до бесконечности, существуют какие-то пределы, а также информационная усталость . Вы сами знаете, когда долго учишь какой-нибудь предмет, например, готовясь к экзамену, в некоторый момент наступает пресыщение, и информация перестает усваиваться.

Это происходит по двум причинам. Во-первых, «сосуд переполняется», емкости памяти уже не хватает. Ведь память имеет под собой не только метафизическую, но и чисто физиологическую основу — мозг должен сформировать определенные нейронные связи, а это быстро не делается. Во-вторых, когда емкость исчерпана, подсознание ставит заслон, блокирует входящий канал, чтобы прекратили кормить информацией и дали возможность ее усвоить.

Однако в условиях тотального информационного давления этот механизм перестает функционировать нормально: у сосуда вырастает «огромный живот», а «пищевая заслонка» держится открытой постоянно. В результате возникает патология — информационная перегрузка, застой, «несварение».

Для того чтобы ликвидировать застой, необходимо создать поток, чтобы информация двигалась, а не только лишь накапливалась. Когда вы читаете и слушаете, информация только наполняет вас. Когда вы сами кому-то что-то рассказываете, объясняете, передаете, информация течет через вас свободным потоком. Аналогично, когда вы учите предмет, ваш сосуд наполняется, что возможно лишь до определенных пределов. Но когда вы решаете задачи, вы находитесь в потоке — нет ни заслонок, ни переполнения — есть свободное движение информации. В этом смысле обучать легче, чем учиться, а решать задачи проще, чем учить предмет .

В студенческие годы я с особым рвением налегал на теорию. В то время (впрочем, как и сейчас) физическая наука находилась в кризисе, и мне казалось, если я изучу очень сложный математический аппарат, который понимают лишь математики, и которым физики не владеют (а это действительно так), тогда мне раскроются все тайны Вселенной.

В общем, я был прилежным и жадным поглотителем информации. Хотя с информацией не очень-то пожадничаешь, потому что ее «много не съешь» — это я еще тогда понял. Курсом старше учился мой приятель, он тоже был увлечен физикой, но, в отличие от меня, разгильдяй еще тот. Троечник и веселый гуляка. Его можно было часто видеть праздно шатающимся по общежитию, и казалось, он совсем и не занимается.

Однако, ко всеобщему удивлению, он решал такие задачи, с которыми больше никто из студентов не мог справиться. Правда, мне тоже удавалось решать задачи, за которые даже никто и не брался, но я своих результатов добивался упорным трудом и задним местом, а у него все получалось легко.

Для меня это было странно и непонятно: как так можно, ничего не учить, а задачи щелкать как семечки? Есть, конечно, люди, одаренные от природы, но все-таки без изучения теории тоже ведь далеко не уедешь.

Как-то раз заходит он в мою комнату в общежитии, а я сижу, весь обложенный учебниками, но наверно с очень глупым выражением на лице, потому что приятель сразу заржал, хлопнул меня по плечу и орет: «Хватит уже! Идем, сегодня четверг!» (Четверг в нашем общежитии, это был «пивной день».) Я начинаю мямлить, что нет, не могу… Он хватает одну из моих книжек: «А что это за умные книжки такие?! Ух ты, какие толстые!» Я ему начинаю рассказывать, что поставил себе цель изучить весь многотомный курс теоретической физики Ландау — Лифшица.

(В студенческой среде бытовало поверье, что тот, кто этот кошмарный курс осилит, самым-самым умным-преумным станет! А курс Ландау действительно был очень сложным для освоения, потому что написан был гением, который к тому же полагал, будто все понимают теоретическую физику не хуже его самого, так что подробными объяснениями себя никогда не утруждал.)

Что тут с моим приятелем сделалось! Он начал кривляться и юродствовать так, словно я сморозил несусветную глупость. Под конец он «дрожащим голосом» добавил: «Я тебе очень сочувствую!» В общем, когда он поиздевался вволю, я начал его пытать, почему он считает это глупой затеей, и как ему самому удается решать задачи. На что он ответил просто: «Я решаю задачи, потому что я решаю задачи».

Оказывается, в отличие от всех нас, он подходил к учебе совсем с другой стороны. Мы учили теорию, а потом пытались применить ее на практике. А он делал наоборот: решал задачи и лишь в процессе, если было что-то непонятно, мимоходом заглядывал в учебник. Главной целью для него было — умение найти решение конкретной проблемы, теорию он рассматривал как нечто второстепенное, вспомогательное. Учеба ему давалась легко, потому что он не наполнял свой сосуд, а находился в потоке.