Алан Уотс - Путь Дзэн

— Как твое имя ( син )?

— У меня есть природа ( син ) — отвечал Хун-жень, играя словами, — но это не обычная природа.

— Каково же твое имя, — настаивал Патриарх, не уловив игры слов.

— Это природа Будды.

— Значит у тебя нет имени?

— Конечно, потому что эта природа — пуста [2 гл. З].

Хун-жань был, видимо, первым патриархом, который приобрел много последователей, ибо рассказывают, что он руководил монашеской общиной человек в пятьсот в монастыре на горе Желтой Сливы (Ван-мэй Шань), в восточной части современного Хупеха. Однако его далеко затмил ближайший его преемник Хуэй-нен (637–713), чья жизнь и учение знаменуют подлинное начало истинно китайского Дзэн, того Дзэн, который затем и процветал в течение двухсот лет царствования династии Тан (приблизительно 700–900 гг.); эпохи, получившей название «эпохи деятельного Дзэн».

Не следует, однако, забывать и о современниках Хуэй-нена, так как он жил в период, который был чрезвычайно продуктивен для китайского буддизма в целом. В 645 г. вернулся из Индии великий путешественник и переводчик Схань-цзан и начал разъяснять в Шанхае доктрину Йогачары — виджняптиматру — «только представление». Его бывший ученик Фа-цзэн (643–712 гг.) в эти же годы создавал весьма важную школу Ху-Янь (по-японски Кегон), опиравшуюся на Аватамсака Сутру , и это учение впоследствии стало официальной философией Дзэн. Следует также вспомнить, что совсем незадолго до этих двух ученых Чжи-кай (536-96 гг.) написал свой замечательный трактат «Методы остановки и созерцания в Махаяне », где описывалось фундаментальное учение школы Тянь-тай, во многих отношениях очень близкое Дзэн. Трактат Чжи-кая предвосхищает доктрину Хуэй-нена и некоторых из его ближайших преемников.

Рассказывают, что Хуэй-нен получил свое первое просветление, когда еще мальчиком услыхал чтение Ваджрачхедики . Он тут же отправился в монастырь Хун-жаня на горе Ван-мей, чтобы укрепиться в своих намерениях и получить дальнейшие наставления. Заметим (в дальнейшем это пригодится), что его первое сатори произошло спонтанно, без помощи учителя, и что легенда рисует его как неграмотного крестьянина, прибывшего откуда-то из под Кантона. Видимо, Хун-жань сразу же оценил глубину его интуиции, но опасаясь, как бы низкое происхождение не сделало Хуэй-нена нежелательной фигурой в обществе ученых монахов, Патриарх послал его работать на кухне.

Спустя некоторое время Хун-жань объявил, что ищет себе преемника, которому и передаст власть вместе с символами: одеянием и чашей для подаяния (по преданию, когда-то принадлежавшей самому Будде). Этих предметов будет удостоен тот, кто представит лучшее стихотворение, выражающее его собственное понимание буддизма. Главным монахом в общине был в то время некий Шень-сю, и все, естественно, ожидали, что власть перейдет к нему, так что и не пытались с ним соперничать.

Шень-сю, однако, не был уверен в своем понимании буддизма и представил стихотворение анонимно, намереваясь признаться в авторстве лишь в случае, если Патриарх одобрит его. Ночью на стене корйдора, ведущего в покои Патриарха, он начертал следующие строчки:

На следующий день Патриарх прочел стихотворение и велел воскурить под ним благовония. Он сказал, что тот, кто следует таким правилам, сможет осознать свою истинную природу. Но когда Шень-сю пришел к нему тайком и признался в своем авторстве, Патриарх заявил, что его понимание еще далеко от совершенства.

На следующее утро на стене рядом с первым появилось новое стихотворение:

Патриарх знал, что только Хуэй-нен мог написать эти строчки, но, опасаясь зависти монахов, он стер их своей туфлей и ночью тайно вызвал Хуэй-нена к себе. Тут он передал ему патриаршество вместе с одеянием и чашей и велел бежать в горы и скрываться там, пока обида монахов не утихнет и не наступит время для его публичного учительствования [46] [7, гл.1]. Полное название работы о жизнеописанием и учением Хуэй-нэна: « Сутра помоста Великого Наставника Шестого Патриарха Хуэй-нена, проповедовавшего дхарму в Монастыре Да-Фаньсы в Шао-Чжоу; один цзюань, составленный распространителем дхармы, учеником Фахаем, получившим внезнаковое наставление [103] или Lin-tsu T'an-Ching .Taisho,2008. Перевод в [102,61]. .

Сравнение двух стихотворений ясно показывает специфический дух Дзэн, которым проникнуто стихотворение Хуэй-нена. Строчки Шень-сю отражают понимание дхианы , очевидно, широко и повсеместно распространенное среди буддистов в Китае. Дхиану понимали как практику сидячей медитации ( цзо-чань ); ум в ней «очищался» интенсивной концентрацией, что уничтожало все мысли и привязанности. Многие буддийские и даосские тексты, если понимать их буквально, подтверждают этот взгляд — внешнее состояние сознания есть сознание, свободное от любого содержания, от любых идей, чувств и даже ощущений. В наши дни в Индии это и есть наиболее распространенное понимание самадхи . Да и наш собственный христианский опыт делает понятным такого рода буквализм — даже в высочайших сферах.

Хуэй-нен считал, что человек с опустошенным сознанием ничем не лучше «бревна или камня». Он утверждал, что сама идея очищения ума нелепа и ложна, потому что «наша собственная природа в основе чиста и прозрачна». Значит, не может быть сравнения между сознанием (или умом) и зеркалом, которое следует протирать. Истинный ум — это «не-ум» ( у-синь ) и его нельзя рассматривать как объект мысли или действия, как будто бы он — вещь, которую можно захватить и управлять ею. Попытки усовершенствовать свой собственный ум приводят к порочному кругу. Старания очистить его — к загрязнению чистоты. Ясно, что перед нами даосская философия естественности, согласно которой человек не может быть по-настоящему свободен, чист и непривязан, если его состояние — результат искусственной дисциплины. Чистота такого человека — поддельна, его ясное сознание — нарочито. Поэтому такие люди полны неприятного самодовольства — типичной черты сознательной и методической религиозности.

Хуэй-нен учит, что вместо попыток очистить или опустошить ум нужно просто дать ему волю, поскольку ум — это не то, чем можно овладеть. Отпустить ум — это то же, что и отпустить поток мыслей и впечатлений ( нянь ), которые приходят и уходят «в ум». Не надо ни подавлять их, ни удерживать, ни вмешиваться в их ход.