Кен Уилбер - Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер

Мне нравится это растворение в пространстве, в пустоте, которое происходит при медитации. Сегодня утром Кен сказал, что опознавание этого пространства или своей идентичности с ним — единственное, что привлекает его в том, что касается практики. Меня это тоже сильно привлекает. Я сразу вспомнила о событии, которое произошло, когда мне было тринадцать, и поняла, как это воспоминание поможет мне, когда я буду умирать. Ведь это был непосредственный опыт, а не учение, это не было что-то, чему я выучилась или что-то, о чем мне сказали, что это правда; это просто взяло и произошло со мной. Я действительно думаю, что оно по-настоящему поможет мне принимать все таким, как оно есть: я вижу, как границы моего «я» расширяются и наконец полностью смешиваются с атомами и молекулами всего универсума, я обретаю единство со всем сущим, снова растворяюсь в нем и понимаю, что это моя подлинная природа. Иногда такое происходит во время медитаций, но повторю еще раз: то событие произошло само собой — вот почему я так верю ему. Каким-то образом это очень сильно успокаивает меня.

Гонзалес предупредил нас: когда опухоли в легких начнут растворяться, у Трейи может затрудниться дыхание. Действительно, сказал он, некоторые люди, лечившиеся по этой методике, отхаркивали умершие и растворившиеся части опухолей. И правда: Боб Доути, наш приятель из Янкер-Клиник, у которого недавно случился рецидив, гак что теперь он лечился по методике Келли, позвонил нам и рассказал, что выхаркнул огромный кусок чего-то похожего на печень, чем изумил своих врачей. Еще нам было сказано, что если у Трейи будет затруднено дыхание, то, возможно, ей придется пользоваться кислородной подушкой.

А обычные врачи сказали, что она умирает от рака легких и ей придется пользоваться кислородной подушкой.

В конце октября Трейя стала пользоваться кислородной подушкой. У нас был небольшой кислородный баллон, который мы заполняли в большом, размером с бочонок, контейнере, и Трейя таскала с собой этот баллон везде, куда она ни шла. Она была не в восторге от этого приспособления, но разве это хоть как-то ее остановило? Каждое утро, возвращаясь после медитации, я, проходя, видел, как она занимается на тренажере для ходьбы, а за спиной у нее прикреплен баллон; она проходила как минимум по три мили каждый день, и невозмутимое спокойствие, веселая решимость были написаны на ее лице.

Врачи настойчиво расспрашивали ее, не боится ли она смерти, потому что были убеждены, что она прибегла к методике Келли: отрицая близкую смерть, отказывалась следовать их рекомендациям (которые, как они сами признавали, если на них надавить, в любом случае не сработали бы). Я живо помню один такой разговор:

— Трейя, вы боитесь умереть?

— Нет, честно говоря, я не боюсь умереть, но я боюсь физической боли. Я не хочу умирать мучительной смертью.

— Позвольте вас заверить: с этим мы можем справиться. Современные обезболивающие средства находятся на высоком уровне, так что я обещаю вам: это исключено. Значит, смерти вы не боитесь?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я чувствую, что соприкасаюсь с какой-то частичкой в себе и в каждом, которая едина со всем сущим. Когда я умру, я просто опять растворюсь в этом. Это не страшно.

Она настолько явно говорила правду, что я увидел: в конце концов доктор ей поверил. Он расчувствовался: ее слова задевали за живое.

— Я верю вам, Трейя. Знаете, у меня никогда не было таких пациентов. У вас полностью отсутствует жалость к себе. Просто отсутствует. Никогда ничего подобного не видел. Позвольте сказать вам, для меня огромная честь работать с вами.

Трейя потянулась и обняла его, широко улыбнулась и сказала просто:

— Спасибо.

— Ты видела остальные комнаты? — спрашиваю я. — Там потрясающе красиво. В одной были изумительные кристаллы и горы, и еще там были джунгли, и… ах да, а звезды ты видела? Мне кажется, это были звезды. Впрочем, неважно… слушай, где же ты была? Где ты была, когда я был на экскурсии?

— Здесь. И я очень рада, что и ты здесь. Ты всегда обещал, что найдешь меня, а я уже стала волноваться.

— Да-да, а вот и чашка чая, которую ты шла заварить. Не хочу и думать, что случилось бы, если бы ты собралась заварить целый чайник.

— Кто он такой?

— Не знаю. Мне показалось, что это твой приятель.

— Я ничего не вижу, — говорит она. — Здесь кто-нибудь есть?

— Яне уверен. У меня есть теория. Я думаю, что это сон. Мы попали друг к другу в сон. Интересно, так бывает? Как бы то ни было, я шел рядом с этим типом, или уж не знаю, как это назвать. Ты просто делай, что он говорит. Это довольно забавно, честное слово.

— Слушайте меня очень внимательно, — говорит Фигура. — Яхту, чтобы вы взялись за руки и пошли в эту сторону.

— Как? — спрашиваю я. — В смысле, ты ведь всегда даешь инструкции, вроде того что «мысленно толкни ее» и так далее.

— Просто возьмитесь за руки и идите в эту сторону.

Мы с Трейей смотрим друг на друга.

— Верьте мне, — говорит Фигура. — Вы должны мне верить.

— Почему?

— Потому что эти звезды — не звезды и потому что этот сон — не сон. Вы понимаете, что это значит?

— Я ведь уже сказал: я вообще не понимаю, что все это значит. С какой же стати я должен…

— Я понимаю, что это значит, — говорит Трейя. — Иди сюда, дай мне руку.

Сентябрь — октябрь 1988 года, Боулдер

Дорогие друзья!

На улице бушует ветер — он очень сильный и очень некстати, потому что в каньоне свирепствует пожар, совсем неподалеку от нашего дома. Сначала передавали, что, хотя пламя не удалось обуздать, опасности подвергаются только несколько деревянных домиков, но в последних новостях сказали, что уже эвакуированы жители семидесяти шести домов, главным образом из-за дыма. Тушить пожар химикатами невозможно из-за сильного ветра. С задней веранды хорошо видно, как на вершине холма горит огонь, и мы боимся, что и нас могут эвакуировать. Наверное, перед сном мы сложим в машину все самое необходимое, ведь, может быть, посреди ночи услышим звонок в дверь. И когда же прекратятся пожары в Иеллоустоуне?

По-моему, по этой ситуации видно, что меня уже не беспокоят плохие или потенциально плохие известия, так, как это было раньше. За последние пять лет, с тех пор как мне в первый раз поставили диагноз, меня бомбардировали таким количеством то хороших, то плохих, то неопределенных известий, что я научилась плыть по течению не сопротивляясь, принимать все как есть, наблюдать за происходящим со спокойной, но заинтересованной отрешенностью, без попыток вообразить возможный результат или повлиять на него, — просто наблюдать и, где это возможно, участвовать в событиях, когда жизнь «как она есть» идет своим чередом. Если придется эвакуироваться — значит, придется эвакуироваться, а пока я буду смотреть на яркий огонь, горящий на фоне темной ночи, смотреть, как пылает огонь на вершине холма, и желать добра тем, кого эвакуировали.