Кен Уилбер - Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер

Кен просто замечательный. Он говорит: мы пройдем через все это вместе. У меня в душе мир. Если это моя карма, мой жизненный жребий — значит, я его принимаю. Нет никакого смысла впадать в панику. Нет никакого смысла думать об угрожающих перспективах. Если это моя жизнь — значит, так тому и быть, и я проживу ее хорошо. Я чувствую что-то вроде спокойного любопытства. Сейчас мне очень хорошо. У меня прекрасная диета, я занимаюсь физическими упражнениями, я полна энергии и снова радуюсь жизни.

Сегодня вечером во время медитации я почувствовала, что больше не избегаю человеческих отношений, больше не сопротивляюсь жизни и тому, что она с собой несет. Надо быть открытой для жизни во всех ее проявлениях. Уметь рисковать и верить. Больше не использовать проницательность своего ума как оправдание защитным барьерам, которые я выстраивала. Слушать интуицию, внутренний голос, говорящий: «Это правильно», и избегать того, что кажется неправильным, даже если я могу привести кучу аргументов в поддержку этого. Пить жизнь залпом, до дна. Больше не заниматься тем, чтобы пробовать и отвергать. Наоборот: поглощать, принимать, включать в себя. Все это женские качества. Не пытаться больше быть мужчиной. Оставаться женщиной.

И неожиданно я поняла. Больше не пытаться быть мужчиной. Больше не называть себя именем Терри. Стать Трейей. Трейей Уилбер. Перестать играть роль старшего сына. Этой ночью мне приснился сон; единственное, что я из него запомнила, — это фраза: «Здравствуй! Меня зовут Трейя».

Наутро Терри попросила, чтобы я начал называть ее Трейей. Так я и сделал. В то время я, как и многие ее друзья, не мог отделаться от тревожной мысли, что она просто пытается не замечать того, что случилось, — столько в ней было спокойствия, безмятежной радости, открытости и готовности принять. Но мне пришлось понять: считая так, я просто недооцениваю Трейю. Она действительно изменилась, и перемены были органичными, подлинными и очень глубокими.

Когда я начала писать о том, насколько по-другому чувствую себя после последнего рецидива, оказалось, что дискета, над которой я работала последние шесть месяцев, переполнена — и это правильно. Я начинаю заново, с чистого диска.

Все это похоже на новое начало, новое рождение. Я изменилась очень серьезно и глубоко. Как легко, когда ты не боишься того, что еще не произошло и, как тебе кажется, не произойдет, — хотя нельзя быть уверенной наверняка, до того момента, когда страшное произойдет на самом деле. И только тогда ты поймешь, страшно тебе или нет.

И вот сейчас мне не страшно. Да, конечно, какая-то часть моей души все еще боится: как бы то ни было, я все еще остаюсь человеком. Во мне еще сидят несколько напуганных клоунов, но у них даже нет ролей со словами. Это безмолвные статисты, и сейчас они рады тому, что у них есть хотя бы такая работа! Не будь рецидива, я бы ни за что не узнала, что во мне совершился внутренний переворот. Когда я говорю, что благодарна рецидиву, то говорю это искренне. Произошло что-то прекрасное. С меня свалился тяжелый груз страха, который я таскала на (себе, — свалился тихо, где-то посреди ночи, я не знаю точно, когда и как это произошло.

Еще я гораздо меньше боюсь будущего, возможности новых рецидивов, которые могут стать причиной жуткой смерти от рака, — я так много про- читала об этих смертях. Если я заглядываю в этот переулок, то понимаю, что за углом все еще притаились страшилища, но произошедшее изменение заставило меня поверить: даже если мне придется пройти по этому переулку, это будет довольно легко. Кен любит говорить: «Будь Свидетелем своей судьбы, а не ее жертвой». И вот я просто внимательно отмечаю, что со мной происходит, а безмятежная радость и спокойствие шагают по переулку рядом со мной. Больше нет того камня, который я таскала на себе с момента первого шока, первого ужаса. А если по дороге у меня возникнет искушение подбирать камушки, то, думаю, я смогу вернуть их туда, где им и положено лежать.

Что же я сейчас чувствую? Как ни страшно, радостное волнение. Словно передо мной открылись прекрасные возможности. Есть отличный стимул опробовать новые способы лечения рака — получается что-то вроде углубленного курса экспериментальной терапии. Я собираюсь испробовать самые разные средства — и метаболическую терапию, и диету на основе сырой пищи с низким содержанием жиров, и стимуляцию иммунной системы, и духовное целительство, и китайские травы. Я окинула взглядом свою жизнь и сейчас получаю наслаждение от того, чего в ней недоставало, и серьезно настроена вернуть то, что было упущено. Следовать за своим даймоном ремесленничества, — женщины, которая творит собственными руками. Продолжать медитации. По-прежнему обращать внимание на психологические аспекты, на 20 % ответственные за возникновение недугов (впрочем, сколько бы процентов ни было). Я больше не боюсь, что буду ругать себя или испытывать комплекс вины. Я больше не хочу во что бы то ни стало поступать правильно. Не хочу обороняться. Мне просто интересно, безумно интересно жить. И я хочу полнее охватить жизнь такой, какой я видела ее в детстве. Слиться со Вселенной.

Единственный способ лечения, который Трейе могли предложить врачи, — это облучение пораженной области, но она сразу же отвергла этот вариант по той очевидной причине, что предыдущий рецидив — пять бугорков — уже продемонстрировал невосприимчивость ее рака к облучению. Перед ней открывался широкий спектр альтернативных методов лечения, поскольку средства «западной» медицины себя исчерпали. Трейя была готова выслушивать доводы докторов (ведь им нужно хоть что-то предлагать: если нельзя вылечить болезнь, то надо вылечить хотя бы недуг), но они ее не убеждали.

Так начался самый интересный этап в нашем путешествии по безумному миру борьбы с раком. Мы снова отправились в путь, на этот раз в Лос-Анджелес: сначала — чтобы попасть на прием к очень хорошему врачу, специализирующемуся на стимулировании иммунной системы, а потом — чтобы провести целую неделю с дикой, сумасшедшей, прославленной, полной любви — и порой добивавшейся успеха — целительницей Крис Хабиб.

Сейчас я не могу сказать, сделала ли Крис что-нибудь в плане собственно лечения болезни. Но должен признать, что она сделала одну невероятно важную вещь — она довела до конца превращение Терри в Трейю, снабдив новоявленную Трейю неисчерпаемым запасом оптимизма.