Мэтью Сайед - От лучшего к величайшему [Как работают принципы успеха в спорте для достижения жизненных целей]

Можно назвать много других спортсменов, честность которых была вознаграждена безвестностью. Вы не получите награду, придя на седьмом месте, даже если шесть атлетов, опередившие вас, использовали допинг.

Возможно, это делает чистоту таких спортсменов еще более интригующей и заслуживающей уважения. Но что привлекает в них еще больше, это то, что они не считают себя морально смелыми. Уэйд, Бассон и почти все безусловно «чистые» спортсмены считали соблазн использовать допинг вовсе не соблазном.

Вот что говорил Бассон: «Я не считаю мужеством то, что не принимал запрещенные препараты. Мужество для меня – способность превозмочь страх, а я ведь никогда не боялся. Я был просто удачлив. У меня было хорошее воспитание, в моей жизни было много любви, не было никакой пустоты, которая заставляла бы меня применять допинг. Отказ от него был для меня не труден».

А вот слова Уэйд: «Мне никогда не приходило в голову использовать допинг. На самом деле. Если быть откровенной, даже такого соблазна у меня не было, потому что он шел бы наперекор всему моему характеру. Я хотела состязаться честно и с чистой совестью. Для меня соблазн связан с шоколадными пирожными, а не анаболическими стероидами».

В интервью многих других «чистых» спортсменов просматривается такой же подход. Они никогда не взвешивали шансы быть пойманными на допинге в противовес вероятности завоевания золотой медали и никогда не вели внутренний монолог, сравнивая выгоды от употребления допинга с потерей для своего имиджа от этого. Они просто не лгали по принципу: пусть будет так, как должно быть. Ложь шла бы наперекор всему тому, во что они верили. Наперекор их характеру.

Как представляется, это имеет меньше отношения к социальной психологии, чем к системе человеческих ценностей. И намекает на основополагающую проблему: мы слишком часто уделяем излишнее внимание известным примерам экстремального поведения. Почему Берни Мейдофф обманул своих друзей на сотни миллионов долларов? Почему Лэнс Армстронг лгал в таких масштабах? Эти патологии нас завораживают, независимо от того, что человеческих ценностей в себе не содержат.

Однако за счет своей известности эти истории слишком часто оставляют в тени менее скандальные и интригующие случаи с людьми, которые ведут себя честно. О спортсменах, которые считали допинг не только нетерпимым, но и вообще неприемлемым. О банкирах, которые отказывались подвергать риску капиталы их компаний. О футболистах, которые не хотели симулировать нарушение со стороны соперника. Разве не должны мы знать больше об этих людях, чтобы в целом победить обман? Разве не должны изучать их истории и мотивации гораздо глубже, чем делали до сих пор?

Когда Лэндису рассказали историю Бассона, он произнес: «Я впечатлен. Не знаю, у скольких ребят хватило бы в такой ситуации силы характера не применять допинг, но видно, что не у многих. Я незнаком с Бассоном. Но хотел бы с ним познакомиться».

21 июля 2009 года

Теплым дождливым вечером 1974 года Мохаммед Али изменил мир в тот момент, когда его затянутый в перчатку кулак врезался в до тех пор недосягаемую челюсть огромного Джорджа Формана. Место проведения этого поединка было таким же невероятным, как и его результат, – небольшая поляна в джунглях на расстоянии броска камня от реки Конго, на которой под пристальными взглядами крокодилов суетились телевизионщики, стремясь запечатлеть то, что до сих пор считается величайшим спортивным событием всех времен.

В прошлое воскресенье в дюнах на западном побережье Шотландии, где телевизионные комментаторы бились над поиском слов для того, чтобы описать величие происходящего; где болельщики и зрители протирали глаза и указывали пальцами; где я умолял мою сестру продлить на час заказ нашего столика в ресторане, Том Ватсон находился на волосок от того, чтобы создать историю, соперничающую с той поразительной ночью в Африке.

Американский гольфист не только брал верх над более молодыми и физически крепкими игроками, проходя старинный гольф-курс в Тёрнберри, – он побеждал и сам процесс собственного старения. Побеждал неизбежность смерти. Побеждал Старуху с косой, в черном плаще и с остальными положенными атрибутами. За те два часа, которые 59-летний гольфист (ему оставалось шесть недель до шестидесятилетия, и он отметил 30-летие с того момента, когда впервые выиграл Открытое первенство Британии) потратил на прохождение вторых девяти (из 18) лунок, у публики возникло впечатление, что он разрушил все стереотипы, которыми мы пользовались и в гольфе, и в жизни.

Его дальние удары были точными и чистыми, стратегия просвещенной, удары в лунки безупречными даже несмотря на то, что суставы потрескивали. Это был человек с пластиковыми протезами в пояснице, с лицом, изрезанным морщинами сильнее, чем чернослив, и при этом со славной, завораживающей и ниспровергающей дерзостью, с которой он верил в то, что может выиграть самый главный приз в гольфе. В конечном счете он все-таки ошибся на 72-й лунке, послав мяч на «грине» с трех метров чуть вправо, но все же умудрился повернуть время вспять.

Спортивные состязания – во всяком случае, на высшем уровне – не предназначены для людей пожилого или даже среднего возраста. Я закончил выступать в международных турнирах по настольному теннису в возрасте 32 лет, потому что не мог заставить свое тело выполнять то, что я от него хотел. Дело было даже не в том, что я стал двигаться медленнее (в конце концов, это составляло какие-то миллисекунды), а в том, что потерял точность, тонкость и остроту удара, что и отделяет лучших игроков от всех остальных. Мои соперники наваливались на меня, как гиены на падаль.

В четверг в Тёрнбурри на поле вышло 156 гольфистов. Большинство из них разменяли свое двадцати- и тридцатилетие. Все гиены. Кровожадные и мотивированные. Их общих амбиций хватило бы на то, чтобы на неделю обеспечить электроэнергией небольшой городок. Было немного спортсменов слегка за сорок и даже за пятьдесят. И был Уотсон, самый старший среди всех (следующий по возрасту гольфист уступал ему шесть лет), оказавшийся на турнире благодаря капризу – любопытному правилу, которое разрешало бывшим чемпионам играть на открытых турнирах до шестидесяти лет, давая таким образом публике возможность поприветствовать героев прошлого, бродящих по старым гольфовым полям.

Однако Уотсон приехал на турнир не ради формальности, он приехал не для того, чтобы пару раз помахать зрителям королевским жестом. Он находился в Тёрнбурри для того, чтобы выиграть этот чертов турнир! Сам по себе факт, что он осмелился поверить в это, заставлял ахнуть; но то, что Уотсон сумел удержаться в турнире и особенно выдержать последние два дня, когда психологическое давление стремительно нарастало – накопленное, непереносимое, неотвратимое, – было делом даже не просто героическим, а революционным.