Донна Деномм - 8 ключей к целостности, наполненной надеждой [Инструменты для исцеления от душевных ран]

«Осмелившись спросить „Кто я?“, мы берем на себя ответственность прокладывать и выравнивать путь к собственной внутренней истине… в тишине и темноте кокона, которым мы себя окружили, куется наша серебряная чаша, та серебряная чаша, которая несет золотого ребенка. Размышление сердцем – это не сентиментальное путешествие к Богине. Размышление сердцем включает в себя радость и агонию, рождающиеся, когда мы осознанно позволяем своему „я есть“ возвеличиться до значительного Я ЕСМЬ» [91].

Откройтесь переменам, которые могут произойти с вами, если вы отпустите любое ощущение, что всемогущая Церковь имеет монополию на Бога, и вместо этого признаете, что обладаете внутренней способностью иметь собственные, очень личные отношения с Божественным.

Чистый резонирующий звук хрустальной чаши сердца поет в причудливой и красивой старой церкви [92]. Мягкий свет танцует в тенях, освещая все теплым сиянием, когда мы завершаем духовное общение. Я стою на алтарном возвышении, ударяя в поющую чашу в знак кульминации нашего духовного праздника со служителями и более чем сотней приверженцев, которые собираются на ежегодный ретрит. Когда члены нашей общины начинают расходиться, я снова сажусь на переднюю правую скамью. Глядя на простой, но элегантный алтарь, я поражаюсь его красоте и прелести.

Билл Ловинг садится справа, наслаждаясь теплом этого святого места, а через несколько минут к нам присоединяется Лиз Брауэр, пристраиваясь слева. Мои внутренние наставники многозначительно произносят: «Иди к алтарю».

В тот самый момент, когда я поднимаюсь, чтобы двинуться вперед, с хоров без всякого предупреждения раздаются прекрасные голоса. Это Кэрри МакКенна и Мэри Джо Хониотес, не сговариваясь, завели священные песнопения, которые так дороги мне. Эти две женщины – родственные души, и вместе мы уже почти семь лет, составляя женскую группу. От звука их любящих голосов глаза у меня на мокром месте. Я преклоняю колени перед алтарем и беззвучно молюсь, как часто делаю, о своей любви и преданности Духу и своей жизни как духовному пути.

«Пора», – подсказывает голос.

Я встаю с колен, поднимаюсь на возвышение, сгибаюсь в уважительном поклоне, встаю на колени и целую землю перед собой. Хор сестер мягко переходит на мою любимую мелодию Рики Байерс Беквит.

«Прими меня, о Боже, я вытерплю все, и здесь я пребуду и выполню все, что до́лжно, как Ты указал».

Я стою на коленях, касаясь лбом алтаря, пока песня не закончится. Затем, поднявшись, возвращаюсь на прежнее место. От Лиз слева (место Женского начала) и от Билла справа (место Мужского начала) я ощущаю мощные потоки энергии, поскольку оба они символически поддерживают меня. Слезы мягко текут по моему лицу, смывая древние грехи других, запечатленные на мне и оставленные, как бремя, на мое попечение.

Лиз уходит первой, а к тому времени, когда поднимаемся и мы с Биллом, кроме нас, в этой тихой часовне больше никого нет. Билл и его жена Сью – двое из тех немногих, кто знает, что случилось со мной в детстве. Идя по гравийной дорожке от уютной часовни к уединенному домику, месту нашего ночлега, мы с Биллом непринужденно делимся последними новостями. Вдруг он замирает и смотрит на меня широко раскрытыми от удивления глазами.

«Донна, ты что, правда, НЕ ЗНАЕШЬ?»

«Не знаю чего?» – спрашиваю я.

«Последняя группа здесь, в Сент-Мало, – они ушли за несколько минут до нашего появления – последняя группа в этой часовне, ну… того… это же была группа священников-насильников. Они и на прошлой неделе сюда приезжали… для этого… для психологической и духовной реабилитации».

Невероятно!

Мы восхищаемся таким совпадением и тем, насколько в Божественной гармонии все продумано и предусмотрено, что она может использовать сочетание энергий, собранных в этой католической часовне, поэтому и я могу смело заявить раз и навсегда, что священный алтарь теперь мой.

Через несколько лет в алтаре небольшой католической церкви я преклонила колени у ног Девы Марии и помолилась. И там, в Часовне-на-Скале [93]в Чимайо, штат Нью-Мексико, я стала свидетелем истинного чуда, продемонстрировавшего не только то, что мой брат выздоровеет после экстренной операции на головном мозге, но и что Она благословила мои шаги: мой путь стал ясным и открытым.

По пути домой после встречи с моим учителем-индейцем мы с Робом решаем остановиться в маленькой часовне в Чимайо, о которой много слышали. Моему брату сегодня предстоит серьезная операция, и я хочу вознести молитву в этом католическом святилище, о котором так много слышала, но ни разу там не была.

Когда мы подъезжаем к стоянке, она оказывается пустой. Осмотрев в течение нескольких минут двор со скудной растительностью и увидев, что местность совершенно безлюдна, мы, конечно же, входим в здание церкви через главный портал. Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на свечи, горящие в задней части церкви. Поскольку я воспитана в католических традициях, то хочу зажечь одну за брата, но все уже зажжены другими молящимися.

Я прохожу вперед и сажусь в первый ряд, глядя на красивый главный алтарь. Роб замечает слева коридорчик, и мы заглядываем в узкий проем, где обнаруживаем крохотную комнатку с небольшой ямкой в полу, заполненной грязью: знак на стене говорит, что грязь священна. Одинокая баночка из-под детского питания на краю ямки манит меня наполнить ее, что я и делаю, осторожно соскребая мягкие коричневые комочки в маленький контейнер. Нос щекочет густой запах плодородной почвы.

Мы осматриваем еще один коридорчик, в котором развешаны и разложены фотографии и письма людей, утверждающих, что их исцелила та самая грязь, пребывающая теперь в моем кармане в баночке для детского питания. На одной из стен даже висят ходунки. Также повсюду разбросано множество тростей и скоб, свидетельствующих, что конечности, которые без них не могли двигаться, теперь в них больше не нуждаются. В этом коридорчике мы задерживаемся надолго, впитывая присутствующую здесь целительную энергию, ощутимую едва ли не физически; вы ощущаете ее мощное и притягательное биение. Забавно, но мне даже в голову не приходит помолиться, потому что в этом месте, по-моему, молитва, выраженная словами, попросту не нужна. Его глубокую, глубинную святость не описать никакими словами.