Шри Ауробиндо - Человеческий цикл

Однако какими личными своими качествами, какими критериями будет руководствоваться поборник новых идей в поисках нового основания истины или установлении новых норм? Очевидно, он будет исходить из уровня просвещенности эпохи и всех возможных видов знания, ему доступных. В первую очередь рост индивидуального сознания начался в области религии и поддерживался на Западе теологической, на Востоке — философской мыслью. В сфере общественной и политической жизни он начался с незрелого примитивного понимания естественного права и справедливости, к которому привело повсеместное усиление страдания или пробудившееся чувство несправедливости, зла, всеобщего притеснения и осознание того, что существующий строй невозможно оправдать, если оценивать его не с точки зрения установленных конвенций и привилегий, а с любой другой точки зрения. Сначала обществом двигали мотивы религиозного характера; силы социальные и политические, интенсивность которых спала после того, как были быстро подавлены их первые непродуманные и бурные проявления, воспользовались переворотом, произведенным религиозной реформацией, последовали за ней как полезный союзник и ждали своего часа, чтобы возглавить движение, когда духовный импульс совсем иссякнет и — вероятно, под влиянием тех самых мирских сил, которые он призвал себе на помощь, — утратит верное направление. Движение за религиозную свободу в Европе отстаивало вначале ограниченное, а затем и абсолютное право человека руководствуясь личным опытом и просветленным разумом определять подлинный смысл священного Писания, подлинный христианский ритуал и уклад церкви. Оно провозглашало свои требования с той же страстью, с какой восставало против узурпации, притязаний и жестокости церковной власти, которая претендовала на исключительное знание Писания и, прибегая к моральному давлению и физическому насилию, стремилась навязать непокорному индивидуальному сознанию свое собственное произвольное толкование Слова Божия — если, конечно, последнее не превращалось в такой трактовке совсем в другое, подменяющее его учение. В своих наиболее сдержанных и умеренных формах восстание это породило такие компромиссы, как неортодоксальные церкви; затем накалявшиеся страсти вызвали к жизни кальвинистское пуританство; высочайшего же своего накала мятеж индивидуальной религиозной мысли и воображения достиг, когда появились такие секты, как анабаптисты, конгрегационалисты, социниане и бессчетное множество других. На Востоке подобное движение, лишенное любого политиче-скогоили (как явно направленное против традиционной веры) общест-венного значения, могло привести к появлению лишь отдельных религиозных реформаторов, просвещенных святых, новым религиозным течениям с соответствующей культурной традицией и общественной практикой; на Западе неизбежным и предопределенным следствием этого движения стали атеизм и отделение церкви от государства. Поставив в начале под сомнение конвенциональные формы религии, посредничество священнослужителей между Богом и душой и подмену авторитета Священного Писания авторитетом Папы, освобождающаяся мысль не могла не пойти дальше и не усомниться в самом Писании, а затем и во всякой вере в сверхъестественное, религиозной вере или сверхрациональной истине не меньше, чем в формальной доктрине и институте церкви.

Ибо эволюция Европы определялась скорее Ренессансом, чем Реформацией; своим расцветом в эпоху Возрождения она обязана возвращению и мощному подъему древнего греко-римского менталитета, а не иудейскому и религиозно-этическому характеру периода Реформации. Ренессанс вернул Европе, с одной стороны, вольную любознательность греческого ума, его упорное стремление найти первоначала и рациональные законы, радость интеллектуального исследования действительности при помощи непосредственного наблюдения и индивидуального рассуждения; с другой стороны — широкую практичность Рима и его способность приводить жизнь в гармонию с соображениями материальной пользы и здравого смысла. Но обеим этим ли-ниям развития Европа следовала со страстью, серьезностью, нравственным и почти религиозным пылом (не свойственными древнему греко-римскому менталитету), которыми была обязана многим векам иудейско-христианского порядка. Таковы были источники, к которым обратилось западное общество индивидуалистического века в поисках того принципа устройства и управления, в котором нуждается всякое человеческое общество и который в более древние времена человечество пыталось осуществить сначала воплощая в жизни фиксированные символы истины, затем создавая этический тип и дисциплину, и наконец устанавливая непогрешимый авторитет или стереотипную конвенцию.

Очевидно, что неограниченная свобода индивидуального знания или мнения при отсутствии каких-либо внешних критериев или ка-кой-либо общепризнанной и основополагающей истины представляет опасность для нашей несовершенной расы. Вероятно, она приведет скорее к постоянным колебаниям в мыслях и неустойчивости мнения, чем к постепенному проявлению истинной сути вещей. Равным образом попытка добиться социальной справедливости, решительно отстаивая личные права или классовые интересы и желания, может обернуться постоянным противостоянием и революцией и закончиться непомерными притязаниями каждого человека или класса на свободу жить своей собственной жизнью и осуществлять свои собственные идеи и желания, что приведет к серьезному расстройству и тяжелой болезни социального организма. Поэтому в каждый из индивидуалистических периодов человечество должно выполнить два главных условия. Во-первых, оно должно найти общий критерий Истины, с которым согласится каждый индивид в силу своего внутреннего убеждения, без физического принуждения или давления иррационального авторитета. Во-вторых, оно должно открыть некий принцип общественного строя, который также будет основываться на некой общепринятой истине. Необходим строй, который сможет обуздать индивидуальные желания и волю тем, что по крайней мере установит для них некий интеллектуальный и моральный критерий; эти две могучие и опасные силы должны пройти проверку данным критерием, прежде чем обрести какое-либо право отстаивать свои притязания. Взяв абстрактную и научную мысль в качестве средства, а стремление к социальной справедливости и разумной практической выгоде — как двигатель духа, прогрессивные народы Европы отправились на поиски этого знания и этого закона.

Они нашли то, что искали, в открытиях естественной Науки, и с воодушевлением взяли это на вооружение. Триумфальное шествие европейской Науки в девятнадцатом веке, ее неоспоримая победа, потрясшая все основы, объясняются той абсолютной полнотой, с какой она, казалось, удовлетворила (пусть временно) двойственную потребность западного ума. Этому уму казалось, что Наука успешно завершила его поиски двух принципов индивидуалистической эпохи. Наконец-то истина вещей не зависела от сомнительного Писания или подверженного заблуждениям человеческого авторитета — она выражалась в том, что начертала сама Мать-Природа в своей вечной книге, предназначенной для всех, кто имеет терпение наблюдать и интеллектуальную честность делать выводы. Все законы, принципы, фундаментальные факты мира и человеческого бытия сами могли подтвердить свою истинность, а потому удовлетворить и направить свободный индивидуальный ум, избавляя его как от капризного своеволия, так и от внешнего принуждения. Законы и истины оправдывали и одновременно сдерживали индивидуальные притязания и желания человека; наука устанавливала эталон и критерий знания, рациональную основу жизни, давала четкий план и главные средства развития и совершенствования индивида и всей расы. Попытка направить и организовать человеческую жизнь при помощи Науки, закона, истины бытия, порядка и принципов, которые каждый может наблюдать и подвергать проверке в сфере их действия и фактическом проявлении и с которыми поэтому может свободно и, по идее, должен согласиться, стала высочайшим достижением европейской цивилизации. Это стало достижением и триумфом индивидуалистического века человеческого общества; но оно же, по-видимому, станет и его концом, приведет к гибели индивидуализма, к отказу от него и погребению среди памятников прошлого.