Бхагаван Раджниш - Мессия. Том 2

Все знают, что невозможно доказать разумность, найти оправдание этому странному, застывшему делению на касты. Никакое образование, никакое понимание, даже просветление не может переместить вас внутри фиксированной структуры общества; вы не можете пойти выше.

А те, кто выше по рождению, могут быть и преступниками. Они и есть преступники, ведь все, что они делают, — пустяки. Но они эксплуатируют все общество, поскольку сами несозидательны, непродуктивны. Они сидят у каждого на шее и сосут кровь, и все же вы должны почитать их, вы должны касаться их стоп.

Альмустафа говорит: «Однако пять тысяч лет тому назад, когда Ману писал этот индуистский закон, вы были точно так же вовлечены в него» — ведь ту же самую кровь, те же кости, ту же сущность продолжает наследовать каждый. Поэтому вы не в силах просто освободиться от ответственности — мол, это другие натворили что-то несправедливое, — вы также чувствуете ответственность. Он хочет показать, что человеческое общество — органичное целое, и поэтому что бы ни делалось одной частью — сделано всеми. По крайней мере, поддерживаете вы или молчите, — вы не противостоите.

Конечно, вас не было там в том же самом теле, но вы, очевидно, присутствовали где-то в каком-то другом теле. Следовало противостоять Ману, но ему не противостояли уже пять тысяч лет. И если я противостою ему сегодня, я противостою своим собственным предкам, никому иному.

Меня осуждают. Мне приказывают никого не критиковать, но я продолжаю критиковать все несправедливое, ведь я тоже часть этого — как бы далеко оно ни было. Иисус мой двоюродный брат. Видя любую несправедливость и не критикуя ее, я тоже становлюсь соучастником. Никто не будет знать об этом, но те, кто понимает глубочайшую суть человеческого существа, — те не простят мне. Так слушать мне полицейского комиссара Пуны или слушать свою собственную душу?

Я не критикую никого другого; я критикую только мое собственное наследие. Даже если вы заблудились утром, а вечером возвращаетесь домой, вы не должны считаться заблудившимся. Если я могу, я исправляю несправедливое, пусть ему и пять тысяч лет, значения не имеет: я принимал участие в этом, активно или молча. Но теперь я осознаю, что все человечество — не только современное человечество, но все человечество прошлого и будущего — одно единое целое... Поэтому, когда я критикую кого-то, я критикую беспощадно по той простой причине, что критикую себя.

По мне, мусульманин или индуист, джайн, буддист или христианин — безразлично; это искусственная дискриминация. Внутри меня также есть часть Моисея, как и Заратустры и Махавиры. Они не чья-то собственность. Никто не может монополизировать Гаутаму Будду; он ваш, равно как и мой.

И если я не буду беспощаден, будет невозможно разрушить несправедливость, беззаконие, безрассудство того, что мы унаследовали. Мне хочется сжечь это все! И помните, сжигая это, я сжигаю что-то в себе тоже.

Вам не стереть его, даже если вы бросите в огонь книги законов; вам не смыть его со лбов ваших судей, даже если вы на них выльете целое море.

Просто сжигая книги законов, ничего не измените; или даже если вы выльете целое море на своих судей, этим все-таки не смыть всех преступлений, которые мы совершили во имя религии, во имя нации, во имя богатства. Любого предлога, кажется, достаточно. Люди могут воевать так легко — похоже, они просто смотрят по сторонам в поисках какого-то предлога.

В суде был случай... Даже судья удивился, потому что те двое людей были известны во всей округе как сердечные друзья. Что случилось? — они подрались, разбили до крови головы друг другу... Он не мог поверить этому. Он спросил: «Что произошло, вы же были идеалом дружбы?»

Оба стояли пристыженные в суде, и каждый говорил: «Объясни, что случилось». Но другой отвечал: «Сам объясняй».

Судья сказал: «Не имеет значения кто, объясните мне, что произошло».

Они отвечали: «Нам неловко». Один из них отважился и рассказал всю историю: «Мы сидели на берегу, и я сказал, что собираюсь купить буйвола».

Он только собирался покупать буйвола — он еще не купил его.

Другой сказал: «А я собираюсь купить замечательную землю под участок и предупреждаю тебя, что твой буйвол никогда не должен заходить на мое поле. Дружба дружбой, но я не в силах смотреть на свой урожай, уничтоженный твоим буйволом. Я убью его!»

Обстановка накалилась, другой сказал: «Ты убьешь моего буйвола? Посмотрим!»

На прибрежном песке он начертил небольшое поле и сказал: «Вот твоя возделанная земля». А другой сказал: «Согласен. Теперь пусть войдет твой буйвол». Первый, тем же пальцем, которым он изобразил поле, начертил линию и сказал: «Это мой буйвол заходит на твое поле. Что ты можешь сделать? Дотронься до моего буйвола!»

Конечно, обида была так велика, что буйвол и поле исчезли и забылись совершенно: «Мы принялись колотить друг друга и закончили в вашем суде; вот отчего нам неловко. Ни у меня нет никакого поля, ни у того идиота нет никакого буйвола. Мы не только разрушили нашу дружбу, мы показали нашу глупость. Мне нечего сказать, простите нас».

Судья, очевидно, был человеком разумным. Он сказал: «Все драки похожи на эту, реальны они или воображаемы. Дело не в том, по какому поводу вы подрались — достаточно любого повода».

Люди горят желанием драться, будто в их сердце есть только ненависть, насилие; будто они никогда не вкушали никакой любви, никакой дружбы.

Так что, просто сжигая писания, делу не поможешь, — ведь те писания, не снаружи вас. Вы можете сжечь Манусмрити — основу всей индуистской идеологии о социальной системе, социальной структуре; вы можете сжечь святой Коран, без которого не могут жить миллионы мусульман; вы можете сжечь святую Библию... почти половина человечества верит в нее.

Так что, сжигая книги, ничего не добьешься. Те книги вошли в вашу кровь, они вошли в ваши сердца; и если вы не готовы разрушить Я, которое содержит их, — индуистское, мусульманское или христианское, не имеет значения, — если вы не готовы сжечь свое ложное Я, то не состоится никакая настоящая революция в мире.

А если это деспот, которого вы хотели бы свергнуть с престола, то посмотрите прежде, разрушен ли его престол, воздвигнутый внутри вас.

Дело не только в том, что тысячелетиями человеческие существа с аукциона распродавались на базаре как рабы. Хотя теперь этот вид рабства и не существует, посмотрите чуть поглубже — оно только переменило свою форму. Сейчас у вас рабы лучше и расходов меньше.

Чтобы иметь раба, сначала вам надо купить его. Это капиталовложение. Далее, вам придется держать пищу для него; иначе как он будет работать? Вам придется обеспечивать жилье, одежду; иначе как он будет служить? В случае его болезни вы должны позаботиться о нем, вызвать врача, найти лекарства: ведь если он умрет, пропадет весь ваш вклад. Не раба вы стараетесь спасти; вы стараетесь спасти свой вклад. Это дело очень дорогостоящее.