Бхагаван Раджниш - Гусь снаружи

Человек звонит в дверь капеллана. Когда экономка открывает дверь, он говорит:

«Я принес вам двадцать четыре тысячи литров масла, которые вы заказывали».

Экономка очень удивлена и спрашивает капеллана, заказывал ли он это масло. Капеллан еще более удивлен, но неожиданно он вспоминает о своем попугае. Поэтому он бросается в комнату и кричит:

«Это ты заказал двадцать четыре тысячи литров масла?!»

«Нет» - отвечает попугай.

«Ты уверен? Вполне уверен?» - спрашивает капеллан.

«Да!» - пронзительно отвечает попугай.

«Ну, погоди!» - говорит капеллан. - «Если я узнаю, что ты лжешь, я прибью оба твоих крыла к стене!»

Естественно, он вскоре выяснил, что именно попугай сделал заказ, и пригвоздил его за крылья к стене.

Попугай немного повисел на стене. С грустью выглянул он в окно и увидел перед церковью распятие. Он поднял голову и сказал: «Неужели, Иисус, ты тоже заказал двадцать четыре тысячи литров масла?»

Человек был низведен до уровня попугая. Мои саньясины должны выбраться изо всех этих клеток, клеток, которые создали вокруг вас философия, теология, наука и все тому подобные вещи. Вы должны освободиться из них сразу - не частично, не постепенно, не медленно, не завтра, а сейчас, в этот самый момент.

"Рико!"

"Да, Мастер", - сказал философ, вздрогнув.

"Смотри!" - сказал Нансен. - "Гусь снаружи!"

(2 марта 1981 года, утро)

Первый вопрос:

Ошо, я чувствую, что мы должны спешить, что осталось, не так много времени. Мне кажется, что кокон сна, в котором я существую, душит меня, и я боюсь, что никогда не справлюсь с ним. Ты говоришь, что гусь уже снаружи. Почему же это кажется таким непостижимым?

Ананд Бхагавати, это трудно постичь, потому что гусь уже снаружи; если бы он был внутри, не было бы трудностей. Бутылка мертва - вы можете ее постичь. Бутылка подобна философии, теологии, догме, убеждениям, культу, доктрине - это всего лишь труп. Гусь жив, он сама жизнь; вы не можете его постичь. Он не концептуален, он экзистенциален. Кто кого должен понимать? Гусь это вы! Ум это ваша бутылка, ум это не то, что можно разбить. Он не материален; он всего лишь мысль, воображение, то, из чего сотканы сны. Вы не можете разрушить сон, вы не можете убить сон, вы не можете заколоть сон мечом, вы не можете сжечь его в огне. Вам нужно только проснуться, и сон исчезнет. На самом деле неправильно было бы сказать, что сон исчез, прежде всего, его не существовало; он был лишь видимостью.

В этом значение восточного слова «майя», «иллюзия», мираж; оно кажется существующим, но не существует. Вы можете видеть горизонт вдалеке - он кажется существующим, он кажется реальным. Кажется, что там земля встречается с небом; всего лишь небольшое усилие, и вы достигнете его. Кажется, что в ваших силах достигнуть его, но вы никогда не сможете достичь его по той простой причине, что он только видимость, он нереальность. Земля и небо нигде не встречаются, такого места нет. Чем ближе вы подходите к так называемому горизонту, тем дальше и дальше он отступает, исчезая перед вами. Расстояние между вами и горизонтом всегда остается постоянным.

Альберт Эйнштейн говорит, что единственная постоянная вещь в существовании - это скорость света. Я не физик, я не знаю, прав ли он или нет, но я знаю одну вещь, которая всегда постоянна, и это - расстояние между вами и горизонтом. Оно абсолютно постоянно; оно не может ни уменьшиться, ни увеличиться ни на дюйм. Различие, расстояние между реальным и нереальным не может быть сокращено.

Ум нереален, следовательно, в действительности дело не в том, чтобы выйти из него, дело лишь в том, чтобы увидеть это.

Поэтому этот сумасшедший Мастер Нансен говорит: «Посмотри, гусь снаружи!» Он не делал логического заявления, он не говорил: «Посмотри, отсюда следует, что гусь снаружи». Он даже не говорил того, что ему приписывает Кристмас Хамфриз. Кристмас Хамфриз говорит: «Вон там, снаружи!» Это не могло быть сказано Нансеном. Нансен не обращается к «там» и «здесь», он даже не упоминает о «тогда» и «сейчас», он просто говорит: «Смотри, гусь снаружи! Он никогда не был внутри, он не мог быть внутри».

Ваше сознание всегда свободно, это сама свобода. Но проблема возникает, Бхагавати, потому что ты хочешь постичь это. Это ум пытается понять нечто, что стоит за пределами его возможностей. Иллюзорное не может понять реальное, и реальное не может понять иллюзорное, помните это. Иллюзорное не может понять, потому что его нет, реальное не может понять иллюзорное, потому что как вы можете понять иллюзию? Ее вообще не существует.

Поэтому Гаутама Будда говорит: «В тот момент, когда вы становитесь абсолютно пустым и осознающим, все найдено». Для этого нужно лишь встряхнуть вас. Это кошмар, - гусь в бутылке это кошмарный сон - и иногда пробуждение может произойти очень странным образом. В прошлом это происходило во многих странных ситуациях.

В мемуарах Джозефа Гримальди, отредактированных Чарльзом Диккенсом, есть такой рассказ:

В июле этого года в Садлер'с Уэллс произошел очень необычный случай, привлекший на долгое время внимание всей округи. Это случилось так: Капитан королевского военно-морского флота Джордж Харрис вернулся в Англию после долгого плаванья. Получив расчет, большая часть команды последовала в Лондон за своим капитаном, чтобы по обыкновению моряков развлечься и отдохнуть. В то время Садлер'с Уэллс был известным прибежищем матросов, и часто галерка была сплошь занята моряками и их подругами. Однажды вечером туда отправилась большая компания матросов из команды капитана Харриса, и среди них человек, который в течение многих лет был глухонемым. Сотоварищи усадили его в первый ряд галерки. Этим вечером Грималади был в ударе, и хотя вся аудитория надрывалась от хохота, казалось, никто в зале не наслаждался весельем и шутками больше глухонемого бедняги. Его друзья обратили на это внимание, и один из них, который хорошо объяснялся на пальцах, поинтересовался, как ему нравится это развлечение. Глухонемой таким же образом ответил, сопровождая это прочими выразительными жестами, что он никогда не видел ничего более смешного.

По мере того, как представление близилось к концу, выходки и шутки Гримальди становились все более неотразимыми; наконец, после неистового взрыва смеха и аплодисментов, от которых едва не развалился театр, к которым глухонемой присоединился от всего сердца, он вдруг повернулся к своему другу, который сидел рядом, и во все горло закричал: «Чертовски забавный парень!"

«Как же это, Джек!» - обернулся потрясенный друг, - «ты можешь говорить?»

«Говорить! - ответил тот, - Пожалуй, могу, да и слышать тоже».