Анастасия Новых - Птицы и камень. Исконный Шамбалы

Они крепко пожали друг другу руки и по-братски обнялись.

Сто лет тебя не видел… Молодец, хорошо выглядишь! — улыбаясь, сказал Серёга.

А ты, я смотрю, «момончик» себе наел, — пошутил Ребров, используя их старый студенческий жаргон.

Так не без этого! По должности вроде как положено, — похлопал тот по своему животу, облаченному в дорогой костюм.

А ты куда пропал? Как смылся из милиции, так ни слуху ни духу. Хоть бы открытку прислал, мол, жив-здоров.

Ты же знаешь, какой из меня писатель! Помнишь, как сочинение сдавал?!

Они засмеялись, вспоминая подробности.

Да разве такое забудешь, — заметил Ребров.

Честное слово, до сих пор писать не умею.

А как же ты работаешь?

Так я ведь не пишу, я только расписываюсь.

А, тогда понятно…

Они снова рассмеялись.

И где ты «обитаешь»?

Я сейчас концерном владею.

Да ну?!

Уже седьмой год. Спасибо, что хоть юридическое образование в молодости «поимел». Сейчас в бизнесе глаз да глаз нужен, в документах особенно. Все норовят полруки оттяпать. Конкуренция, сам понимаешь… Слушай, хорошо, что я тебя встретил! А я тут голову ломаю… Мне начальник службы безопасности позарез нужен. Пойдешь ко мне работать? Ты мужик честный, порядочный. О твоих оперподвигах я наслышан. Земля, как никак, слухами полнится… Машину тебе дам, с жильем, если надо, подсоблю. Оклад две тысячи баксов…

В год?

Ну, Ребров, ты в своем РОВД совсем отстал от жизни! — хмыкнул приятель. — В месяц, конечно. Плюс квартальная премия. Ну, как, согласен?

Ребров стоял, опешив от такого неожиданного предложения. Кто-то одобрительно похлопал его по правому плечу. Майор повернулся, но сзади никого не было. Он взглянул на серое здание РОВД, и точно камень с души свалился. Ребров почувствовал, что все, что должен был сделать на этом перекрестке судеб, он уже сделал. Ничего его больше здесь не держало. Майор ощутил эту внутреннюю свободу. Посмотрев на небо, он увидел, как из-за туч выглянуло ослепительное солнце. Ребров зажмурился и ему на миг привиделся улыбающийся знакомый светлый лик. Повернувшись, он с улыбкой ответил:

— А почему бы и нет?

Солнце медленно поднималось над горизонтом, озаряя теплым, ласковым светом все живое вокруг. Заискрилась движением вод небольшая речушка, кокетливо подмигивая окружающей природе. Плавные изгибы реки очаровывали изящной красотой бескрайнее зеленое поле, которое ревностно удерживало ее в изумрудных объятиях. Тысяча бриллиантовых капелек росы на травинках поля каждое утро дарили речке минуты восхищения неповторимой игрой ярких бликов. И чем выше поднималось солнце, тем реже томно вздыхала речка, тем больше она оголяла свою подлинную красоту из-под легкой вуали молочного тумана.

На берегу этого чуда природы сидел пожилой рыбак. Сегодня клева почему-то не было. От этого и настроение соответствующее. Туман, подымающийся от речки, точно специально скрывал в мутной пелене окружающий ландшафт, отдаляя человека от внешнего мира и погружая во внутренний. Завораживающее однотонное покачивание поплавка невольно наводило на грустные думы о себе, о своей прожитой жизни, необычной судьбе.

Чего только не пережил Григорий Дмитриевич Тимонников за свои годы! Было все: трудное детство, бурная молодость, большая любовь, страшная война, голод, разруха, семья, дети, тяжелая работа, почет и уважение, пенсия, внуки, смерть жены… Судьба точно испытывала его во всех своих ипостасях: то неожиданно осыпала долгожданным счастьем, то жестоко его отнимала, потом снова вознаграждала и снова отбирала. Невозможно было привыкнуть к ее внезапным поворотам, резким взлетам и падениям. Но Григорий упорно преодолевал эти трудности, шаг за шагом. Они закаляли его характер, воспитывали волю, порождали целеустремленность. И казалось бы жизнь прожита, каких еще подвохов можно ожидать в старости? Однако…

Он никогда не задумывался всерьез о том, что такое старость. В юности казалось, что пьянящее счастье молодости и наслаждение ею будет длиться вечно. Во время войны о старости вообще и мысли не было, поскольку никто не знал, что с ним произойдет через минуту. В зрелом возрасте эта тема тоже прошла как-то вскользь, хватало ежедневных хлопот на работе и в семье. Он видел вокруг себя стариков, помогал им… Но реально не представлял, что сам когда-то доживет до столь почтенного возраста.

Жизнь, как ни странно, пролетела, словно одно мгновение. И вот она, старость… Тело сморщилось, кожа обвисла, поредели волосы, движения стали ограниченными. Да и всякие болезни начали привязываться. Григорий и раньше-то на себя в зеркало редко смотрел, а теперь и подавно страшновато глядеть. Его лицо в старости стало совершенно другим. Только выражение глаз, пожалуй, осталось прежним, лишь поблек их цвет да исчез озорной огонек. Но самое парадоксальное — в душе он остался молодым. Сохранились в первозданном виде все те же душевные порывы радости, восторга, да вот тело уже не способно с прежней полнотой выразить эти чувства.

Вот в чем вся обида и соль старости — этот невероятный разрыв между внутренним состоянием и внешним. Наверное, поэтому ему всегда было трудно представить себя стариком. Он не мог прочувствовать состояния именно внутренней старости.

Странные ощущения… Не успел как следует пожить, глядь, а ты уж на пороге в вечность… В чем же смысл этого бытия? Зачем судьба давала тебе столько трудностей, лишений? Ради чего все эти испытания на прочность, напряженная работа? Ведь по сути, если разобраться, все, над чем ты ежедневно трудился, на что тратил нервы и силы, чему отдавал себя целиком, оказалось результатом одномоментным. Значит годы растрачены на мгновения, которые когда-то считал важными, но если посмотреть на них с высоты прожитых лет — они выглядят абсолютно никчемными и бессмысленными. И для чего такие сложности определяют человеку судьба? Копошится он всю жизнь, как червяк… Толку-то от этого? Нет, конечно, можно найти себе много оправданий, что, мол, жизнь все-таки прожита не зря. Но если сам по себе возникает вопрос «ради чего же ты жил?!», ясно,

что подсознательно человека что-то тревожит, что-то волнует, словно он чего-то не успел сделать, завершить… Но что именно?

В который раз Григорий перебирал свои воспоминания. Он вырастил хороших детей, которые, в свою очередь, родили славных внуков. Как говорится, и дом был построен, и сад посажен. И все же оставалось какое-то необъяснимое волнение… Оно будоражило не в плане бытия, а на каком-то уровне внутреннего осознания. Иногда Григорий чувствовал, что близок к разгадке, а иногда ему казалось, что эта тайна откроется только перед смертью. Он боялся не самой смерти как таковой. На фронте война научила преодолевать страх перед гибелью. Но он боялся последующей неизвестности, боялся, что в тот момент осмысление прожитой жизни окажется слишком поздним, чтобы что-то исправить или изменить.