Жанна Гийон - Автобиография

Однажды он навещал моего отца и впопыхах стал ему жаловаться на меня, как он и привык это делать со своей бабушкой. Но здесь его рассказ не был встречен с той же похвалой. Напротив он довел моего отца до слез. Отец пришел к нам, желая потребовать за это наказания. Они пообещали, что наказание будет совершено, однако, так и не выполнили своего обещания. Я ужасно боялась последствий такого плохого воспитания. Я рассказала об этом Матушке Гранже, которая ответила, что если я не могу поправить ситуацию, то должна терпеть и предать все Богу. Этот ребенок будет моим бременем. Еще одним испытанием был тягостный уход за моим мужем. Я знала, что он недоволен, когда меня нет рядом, однако, когда я была с ним, он также никогда не выражал удовлетворения. Напротив, он только отвергал с презрением всякую услугу, которую я для него совершала. Он был так суров со мной во всем, что я иногда дрожала, приближаясь к нему. Я ни в чем не могла ему угодить, а когда я не приходила к нему, он бывал очень зол. Он приобрел такое отвращение к супам, что не мог переносить одного их вида. Тех, кто приносил их, всегда ожидал жестокий прием. Поэтому ни его мать, ни кто–либо из слуг не отваживался приносить ему суп. Я была единственной, кто не отказывался совершать для него такую услугу. Я приносила еду и позволяла его гневу излиться, затем я пыталась каким–нибудь приятным способом повлиять на него, чтобы он поел супа. Я говорила ему: «Пусть лучше я буду терпеть выговор по несколько раз в день, чем стерплю, что тебе не приносят того, что полагается». Иногда он ел, а в другие разы отправлял еду назад. Когда он был в хорошем расположении духа, и я собиралась принести ему что–нибудь вкусное, тогда моя свекровь выхватывала это из моих рук. Она всегда относила это сама. А так как он думал, что я не заботлива и не стараюсь сделать ему приятное, то воспламенялся яростью против меня, выражая огромную благодарность своей матери. Я пускала в ход все свои способности и старания, пытаясь завоевать расположение своей свекрови. Я делала ей подарки, оказывала услуги, но так и не смогла достичь в этом успеха.

Какой горькой и несчастной была бы подобная жизнь, если бы не Ты! Ты услаждал ее и примирял меня с нею. Вскоре мне случилось получить несколько коротких передышек в этой суровой и унижающей меня жизни. Однако они привели к противоположным последствиям — еще более болезненным и горьким.

ЕРЕЗ ВОСЕМЬ ИЛИ ДЕВЯТЬ МЕСЯЦЕВ после моего выздоровления от оспы, Отец Ля Комб, проходя мимо нашего дома, принес мне письмо от Отца Де Ля Мота, рекомендуя его мне, и рассказывая о своем наилучшем к нему расположении. Я колебалась, не испытывая желания завязывать новые знакомства. Но страх обидеть брата возобладал надо мной. После краткой беседы мы оба желали следующего случая для встречи. Я думала, что он или любит Бога или же был расположен любить Его, а моим желанием было, чтобы все люди любили Его. К тому времени Бог уже употребил меня для обращения трех человек из того же ордена. Это его сильное желание увидеть меня снова побудило его приехать в наш дом в провинции в половине лье от города. Там произошел небольшой инцидент, который дал мне возможность поговорить с ним. Когда он беседовал с моим мужем, который наслаждался его обществом, ему вдруг стало дурно, и его препроводили в сад. Мой муж велел мне пойти и посмотреть в чем дело. Отец же сказал мне, что заметил на моем лице глубокую внутреннюю погруженность и ощущение присутствия Божия, что вызвало у него сильное желание увидеться со мной еще раз. Тогда Бог помог мне открыть ему этот внутренний путь души и посредством этого слабого канала передать столько благодати, что он ушел совершенно изменившимся человеком.

Я сохранила к нему чувство глубокого уважения, ибо мне показалось, что он будет искренне предан Богу, но я тогда не могла предвидеть, что окажусь с ним в одном и том же месте. В то время я была склонна к постоянной молитве, не осознавая ее как таковую. Присутствие Божие было столь всепоглощающим, что, казалось, во мне больше Его, чем меня самой. Поэтому и чувствительность моя была очень сильной, настолько проникающей, что противостоять ей было невозможно. Любовь забрала у меня всю мою личную свободу. Временами я чувствовала себя совершенно опустошенной, не ощущая ничего кроме боли от отсутствия Бога, которая для меня была тем острее, чем чувствительнее было перед этим божественное присутствие. В этих двух возможных состояниях я забывала все мои личные боли и горести. Мне казалось, что я их никогда и не испытывала. Но в минуты отсутствия было ощущение, что возвращения уже не будет никогда. Я все время думала, что удаление Бога было результатом какого–то моего проступка, и это делало меня безутешной. Знай я, что это было то состояние, через которое мне необходимо было проходить, я бы так не беспокоилась. Моя сильная любовь к исполнению воли Божией сделала бы все простым для меня. Сущность моей молитвы заключалась в том, чтобы проявлять эту великую любовь ко всякому повелению Божьему в такой возвышенной и совершенной связи с Ним, чтобы уже ни перед чем не было страха: ни перед опасностью, ни перед грозой, ни перед духами или смертью. Это сообщает человеку великое отстранение от самого себя, от своих собственных интересов и репутации, и помогает относиться с крайним безразличием к вещам подобного рода, которые всецело поглощаются почитанием воли Божьей.

Дома же меня обвиняли во всем, что делалось плохо, что портилось или оказывалось сломанным.

Сначала я говорила правду, утверждая, что это не моя вина. Они же настаивали и обвиняли меня во лжи. Тогда я ничего не говорила в ответ. Кроме этого они рассказывали свои измышления всем приходившим к нам. Но когда после я оказывалась наедине с этими же людьми, я не пыталась вывести их из заблуждения. Я часто слышала, как обо мне говорили подобные вещи, в присутствии моих друзей, чего было достаточно, чтобы у них сложилось обо мне дурное мнение. Мое сердце обитало в молчаливом сознании своей собственной невиновности, не заботясь, думали ли обо мне хорошо или плохо, исключая из моего поля зрения весь мир, все мнения и осуждения. Меня не заботило ничего кроме моей дружбы с Богом. Если по причине своей неверности мне случалось в какой–то момент оправдывать себя, я всегда терпела поражение, навлекая на себя новые страдания, как во внешнем мире, так и в своем внутреннем. Но, несмотря на все это, страдания приносили мне такое удовлетворение, что самое тягчайшее из них было для меня ничем. Когда страдание удалялось от меня на короткий период, мне казалось, что это происходило из–за моего неумения им воспользоваться, и что моя неверность лишила меня такого преимущества. Ценность креста определялась для меня в минуты его потери.