Бхагаван Раджниш - Мессия. Том 1

Халиль Джебран кое-что говорит правильно, но он никогда не критикует Иисуса — хоть и писал книги об Иисусе — по одной причине: проклинать фиговое дерево было безумием, а не просто ошибкой. Только безумная личность способна на такое.

Не судите никого, это во-первых. Но если вы должны сулить, если не в силах сопротивляться искушению судить… Помните, я называю это искушением, потому что, когда вы судите кого-нибудь, вы помещаете себя выше. Вы становитесь судьей, как если бы он оказался на суде перед вами, вы забываете свою собственную человечность.

Он к тому же не упоминает, что вы должны заглядывать и в свою собственную душу. Возможно, ваш убийца и спит, но его можно спровоцировать в любой миг. Ибо никто, кто убивал, всего за мгновенье не был способен увидеть, что будет убивать.

В детстве я знал одного человека, у которого был гимнастический зал рядом с моим домом. Он был хорошим борцом и очень любящим человеком. Я не интересовался физической борьбой, у меня был собственный вид борьбы! Физически вы можете бороться только с одной личностью, я же борюсь со всем прошлым, я борюсь со всеми, так называемыми современниками и я борюсь с теми, кто еще не родился.

Время от времени я, бывало, ходил туда — просто посидеть и понаблюдать. Его ученики боролись, тренировались, и он иногда подходил ко мне и говорил: «Странно, почему ты приходишь, если не желаешь принимать участие?»

Я сказал: «Я не хочу участвовать, но я пользуюсь каждой возможностью для наблюдения, ведь в конечном счете это и есть мое стремление: просто быть наблюдателем — не имеет значения, что наблюдать».

Он сказал: «Ты странный», — но стал относиться ко мне очень заботливо. Я никогда и не думал, что однажды этот человек может стать убийцей. А он убил на моих глазах — это было не поздней ночью, было всего около десяти часов. Я что-то читал, как вдруг увидел на улице, как он подошел и спрятался за деревом. Я был озадачен: что он делает? А потом какой-то человек проходил мимо, и он застрелил его, не зная, что есть свидетель.

Для меня проблемой было то, что всего мгновением раньше я не мог и помыслить, представить, вообразить такого замечательного человека в качестве убийцы. Его схватили. Мне удалось увидеться с ним, потому что его собирались казнить. Я спросил его только об одном: «Этот убийца, наверное, находился внутри вас всегда, спящий — вы осознавали это?»

Он сказал: «Я никогда не осознавал этого. Я осознал, только когда было слишком поздно. Разгневавшись, я убил того человека», — из-за того, что тот открыл еще один гимнастический зал и готовил людей сражаться против его борцов. А тот человек был очень богат, обеспечен едой, молоком и другим питанием для своих борцов, чего этот несчастный добыть не мог, — и он испугался, что, когда будут ежегодные соревнования, его борцы не смогут победить. Он был настолько взбешен, что просто застрелил соперника.

Он сказал: «Но где же был ты?»

Я сказал: «В той же позиции — наблюдающим. В этом и состоит весь мой подход к жизни. Я могу научиться многому, просто наблюдая других, себя самого, их поступки, свои поступки. Я не могу увидеть их умы, но я могу видеть свой ум и я могу наблюдать его».

Прежде чем любое желание, любое искушение судить кого-то войдет в ваш ум, загляните в себя, и вы обнаружите ту же самую личность спящей внутри себя. Поэтому настоящая задача — не осудить его вашим суждением, а трансформировать себя, ибо все вы в одной лодке.

Какой приговор выносите вы тому, кто честен по плоти, но вор по духу?

Он спрашивает каждого, ведь каждый судья. Это становится некоей бессознательной привычкой в вас. Вы продолжаете судить.

Во вчерашнем уведомлении от полицейского инспектора Пуны — очевидно, по указанию полицейского комиссара — была такая нелепость, что мне не верилось, как может человек, если у него есть хоть капля разума, требовать от нас что-либо подобное.

Он требует… во-первых, кто он, чтобы требовать? Мы не заключенные, мы свободные граждане страны. Он может просить, но не может требовать. Но он требует от нас, чтобы мы поместили перед своими воротами доску с объявлением, гласящим, что ни одному последователю Бхагвана Шри Раджниша не разрешена нелегальная деятельность ни внутри ашрама, ни снаружи ашрама.

До меня дошло, во-первых, что это только нам не позволено; всем другим разрешено заниматься нелегальной деятельностью у себя дома, и вне своих домов. Поэтому я сказал моим людям: «Ответьте ему и пригласите для дискуссии на следующей неделе. И скажите, что вместо того, чтобы требовать установить такую нелепую доску, будет лучше… ему самому расставить доски по всей Пуне, объявляющие, что всем, кроме последователей Бхагвана Шри Раджниша, разрешено заниматься нелегальной деятельностью и что это не просьба, это требование».

Я много видел идиотов, и привык считать, что уже видел все их разновидности, но в Пуне я обнаружил новую категорию идиотов. Сама формулировка этого предложения противозаконна, и я сказал моим людям, что мы можем привлечь его к суду. Что это значит? Смысл ясен: только нашим людям запрещена нелегальная деятельность — ну а другим что же, другим позволена?

А ведь нас меньшинство. Но, по-видимому, он не сознавал того, чего требовал, — он станет посмешищем в суде. И еще в суде мы потребуем, чтобы всем этим полицейским платили жалованье — из общественных денег — для обучения людей нелегальной деятельности. Они должны открыть колледж в Пуне для всех, кто желает научиться незаконной деятельности… разумеется, моим последователям запрещено.

Меня иногда просто удивляют эти глупцы.

Он требует, чтобы только одной тысяче иностранцев разрешалось слушать мои лекции. Есть ли в Индийской конституции указание для определения числа? Есть ли какой-то закон, определяющий количество, сколько людей может слушать меня, или такого закона нет? И на каком основании выбрано количество — одна тысяча? Почему не тысяча и один, что было бы более по-индийски, ведь это индийская традиция — когда кто-то дарит вам подарок, он не подарит десять рупий, он будет дарить одиннадцать. Он не подарит вам сто рупий, он будет дарить сто одну. Тысяча и один будет более по-индийски, хоть и без всякого основания, без всякого довода.

Почему одна тысяча, почему не десять тысяч? И кто вы, чтобы определять количество? Вы определили то же самое для Раджива Ганди — сколько людей должны слушать его? Вы определили для любых религиозных институтов — мечети, храма, церкви? Или вам придется создавать совершенно новую конституцию для меня и моих последователей?

Почему такое особое внимание уделяется нам? Мы никак не озабочены вами, почему вы беспокоитесь?

Я намерен привлечь этих людей к суду. Это слепые люди.