Геше Роуч - Как работает йога. Исцеление и самоисцеление с помощью йога-сутры

Я строго взглянула на него, в моём голосе появились стальные нотки Катрин.

— У вас есть дом. В нём лишь две комнаты и одна наружная дверь. Вы находитесь во внешней комнате со своим другом и десятком маленьких детей, которые играют и вопят. У друга невыносимо болит голова, и он хочет выйти наружу, но дверь заперта. Вы просите его подождать, пока вы найдёте ключ, но он заявляет, что не может больше терпеть и уйдёт в другую комнату. Однако вы знаете, что там сидит огромная злая собака, которая обязательно разорвёт вашего друга на куски, стоит ему только войти.

Я перевела дыхание и посмотрела коменданту в глаза. Он беспокойно поёрзал, потом сказал:

— Это не очень удачный пример. Как я понял, ты имеешь в виду, что после смерти мы куда-то попадаем. Лично я не могу в это поверить, и многие другие тоже. Мы все знаем, как люди умирают. Тело перестаёт действовать, жизнь выходит из него — и вот человек лежит, мёртвый и холодный. Всё кончено, и мы это прекрасно видим.

Мои глаза загорелись — снова Катрин.

— Вот что я вам скажу, комендант. Единственная причина, по которой люди думают, что умирают вместе с телом — это то, что тело перестаёт работать. Но как вы можете быть уверены, что работа разума тоже останавливается? Он просто не может больше подать сигнал — сказать что-то, моргнуть, махнуть рукой — вот и всё. С таким же успехом можно решить, что повозка умерла, когда она остановилась. То же самое.

Признайтесь честно: вы ведь совсем не уверены, что разум человека умирает вместе с телом. Комендант с сомнением тряхнул головой. В глазах его было беспокойство.

— А собака? Как быть с адским пламенем и всем прочим?

Я не хотела расстраивать его ещё больше, однако сказать было нужно.

— Комендант, подумайте о своей жизни, вспомните хотя бы один свой день. Вот вы проснулись, встаёте… Перед вами мелькают тысячи и тысячи картинок — образов вашего мира: вы одеваетесь, завтракаете, идёте на службу, работаете… Обычная жизнь: ни особых радостей, ни особой боли. Однако подумайте, сколько тысяч зёрен должны прорасти чтобы создать все эти вещи, все эти ощущения, все детали предметов и оттенки мыслей! Хороших, добрых зёрен, заметьте. Так мы их и тратим, бездумно, походя, не помня о том, сколько добрых поступков совершили в своё время, чтобы эти зёрна заложить. А их запас в хранилище всё уменьшается — вот почему мы стареем! А когда зёрна иссякают, мы называем это смертью — мы ощущаем себя умирающими, потому что прорастают совсем другие семена…

Как же ему это сказать? Так, чтобы он понял? Ладно, правда лучше всего.

— Комендант, мы бодрствуем шестнадцать или восемнадцать часов в день, это примерно тысяча минут. А сколько минут мы сознательно говорим, делаем или думаем что-нибудь доброе? Пять, десять, от силы полчаса. Почти всё остальное время тратится на другое — критику, соперничество, эгоизм. С чем же мы останемся, если попадём куда-нибудь после смерти — ведь вы не уверены, что не попадём? С полным хранилищем злых семян — вот с чем! Я не хочу сказать, что какой-то враждебный дух расставляет по всему миру невидимые комнаты с злыми собаками — это сказки. Просто если наши рассуждения насчёт пера верны — а вы знаете, что они верны — то семян, которые мы берём с собой, когда умираем, вполне достаточно, чтобы обеспечить нам такое будущее, по сравнению с которым самая несчастная земная жизнь покажется раем.

Именно поэтому мы не должны убивать — никогда, даже думать об этом не должны, и неважно, себя или других.

Комендант долго молчал, тяжело вздыхая. Мне и самой было невесело. Однако раз я учитель, то должна говорить такие вещи, даже если их и неприятно слушать. Ученик подобен ребёнку, учитель — матери. Разве мать позволит своему чаду открыть дверь, за которой сидит злая собака, даже не предупредив его?

Он снова заглянул в список.

— А как насчёт животных? Им можно причинять вред, убивать?

— Когда Мастер говорит «не причинять вреда», он имеет в виду всех: и людей, и животных — всех, кто может чувствовать.

— Разве у животных есть чувства? — пожал он плечами, скорее всего, повторяя то, что слышал в детстве от взрослых.

— Тогда почему вы чесали мою собачку за ухом, когда я была у вас в гостях?

— Ну… наверное… то есть, конечно, часть животных, особенно домашних, что-то чувствуют, любят хозяев, потому и приятно с ними возиться. Я имею в виду других — ну, например, рыб…

— А вам не приходилось видеть, как удильщик, зацепив рыбу своим ужасным крючком, тащит её на берег, а она, несчастная и окровавленная, бьётся из последних сил, изнемогая от боли? Думаете, она ничего не чувствует?

Он покраснел.

— Вообще то да, конечно… только… ну, ты же понимаешь, все эти мелкие животные — какое они имеют значение? Они же неразумные…

— А маленькие дети? Они ведь тоже неразумные! И такие беззащитные… Нельзя причинять вред малым и беззащитным!

Прислушайтесь к своему сердцу, оно вам всё скажет. Самое замечательное, что есть в человеке — это стремление защитить слабых.

Он раздражённо фыркнул. Как же ему объяснить? Наверное, чтобы учить таким вещам, надо иметь больший опыт, чем у меня. Ему нужен кто-то постарше.

— А растения? — деловито бросил он.

— В древних книгах ясно сказано, что растения не чувствуют, как люди и животные. Они, правда, растут, если получают необходимую пищу и воду, но скорее как минералы. Разума у них нет. Однако те же книги учат, что растения надо уважать и не уничтожать их без крайней необходимости, потому что они служат домом для бесчисленных мелких существ.

Комендант со вздохом закатил глаза. Я в отчаянии развела руками.

— Поймите, я ведь стараюсь… — Нет, лучше просто продолжать.

Он взял список и с раздражением стал вертеть его в руках.

— Ты упомянула младенцев… А как насчёт ещё не рождённых, в утробе матери?

Это было просто.

— Вы помните, — начала я, — что мы говорили о том, как человек формируется, ещё до рождения?

Он сухо кивнул.

— Помню. Плоть и кости нарастают вокруг каналов подобно инею на ветках дерева. Одновременно образуются и узлы сжатия, которые потом причиняют нам неприятности в течение всей жизни. Но как рано это всё возникает?

— Когда семя отца проникает в чрево матери — в этот самый первый момент — появляется то, что мы называем «бинду», искра сознания, одна из тех звёзд, о которых говорит Мастер. Она двигается и растёт, появляются первые ростки будущих каналов и в то же время начинает расти плоть. Всё это составные части жизни, пока ещё крохотной и беззащитной, и поэтому тем более заслуживающей нашей защиты.

Комендант крепко сжал в руке перо. Костяшки его пальцев побелели от усилия. Недобрый знак. Что же мне сказать, чтобы ему снова стало со мной хорошо? В такой момент это даже важнее, чем ответы на вопросы…