Александр Шевцов (Андреев, Саныч, Скоморох) - Очищение. Том.2. Душа

Отец Серафим много пишет далее о том, как видят это внетелесное бытие свое и современные свидетели, и Православие. При этом он, видимо, не занимался самим вопросом о душе и не знает всех сложностей этого понятия. Поэтому он понимает душу так же просто, как любой сельский батюшка, чем разительно отличается даже от православных религиозных философов, которые, как вы помните, так стремились выглядеть философично, что привели душу к состоянию неразложимой далее точки.

Для Серафима душа — это то, что остается жить после смерти тела.Более того, будучи новичком в Православии и осваивая его заново, он непроизвольно прошел тот путь, что, к примеру, и я, начиная с исходных понятий. А исходно душа — это не философская категория, а мое тонкое второе тело, в котором я надеюсь пережить смерть. Говоря о том, что после смерти человек встречается с духами, которые могут быть и ангелами, он объясняет:

«Чтобы понять православное учение об ангелах и других духах, надо сначала забыть излишне упрощенную современную дихотомию «материя-дух»; истина сложнее и, в то же время, столь «проста», что тех, кто ещё способен верить в нее, будут, возможно, повсеместно рассматривать как "наивных буквалистов". Епископ Игнатий пишет: "Когда Бог отверзает (духовные) очи человеку, то он делается способным видеть духов в их собственном виде".

Аналогично, "из Писания явствует со всей очевидностью, что душа человека имеет вид человека в его теле, подобна прочим сотворенным духам"» (Серафим, с. 33).

Чуть позже он подтверждает это выдержкой из Августина:

«Что же касается человеческой души, то блаженный Августин учит, что когда душа отделяется от тела, "сам человек, с которым происходит все это, хотя только в духе, а не в теле, видит себя все столь же похожим на собственное тело, что он вообще не может увидеть никакой разницы" (Град Божий). Эта истина теперь многократно подтверждена личным опытом тысяч людей, возвращающихся к жизни в наше время» (Там же, с. 35).

Однако какой бы вид ни имела душа, человек по природе своей такой же дух, как и те, с кем он встречается по выходе из тела. При этом Серафим настаивает на том, что, согласно учению Отцов Церкви, ангелы и даже демоны, которые соответствуют христианскому учению, должны иметь человеческий облик, хотя их тела могут быть светозарными или искаженными. Вероятно, затем, чтобы человеческая душа понимала, что эти пришли за ней.

Так ли это, разбирать не буду, потому что это лежит вне доступного человеку, пока он жив. Но в связи с этим Серафимом подымается другой вопрос — о духовном видении, которое открывается у человека после смерти. И это гораздо более важный и доступный вопрос, потому что, судя по описаниям, это видение души. Но если душа пребывает до смерти в теле, значит, оно нам доступно и ранее смерти. Серафим задает вопрос о видении как раз в связи с тем, что встречающиеся за той чертой существа часто воспринимаются людьми ангелами или Христом, но при этом не имеют канонического вида, что уже должно насторожить и вызвать сомнения. Но у меня это вызывает пока сомнение лишь в нашей способности видеть. Поэтому расскажу все, что говорит о душевном видении Серафим.

Первое, что надо упомянуть, это то, что Серафим, рассказывая о современных исследованиях, признает, что видение не зависит от веры:

«Важно отметить, что в исследованиях Осиса и Харалдсона индусы видят «Небо» столь же часто, как и христиане, но если последние видят «Иисуса» и «ангелов», то первые столь же часто видят индуистские храмы и богов. Еще более важно то, что глубина религиозности пациентов, по-видимому, не оказывает никакого влияния на их способность видеть потусторонние видения: "глубоко религиозные люди видели сады, врата и небо не чаще, чем менее или совсем не религиозные"» (Там же, с. 54).

Из этого он делает вывод о сомнительности этих видений.

«Таким образом, ясно, что мы должны быть очень осторожны в толковании "видений неба", которые видят умирающие и 'умершие". Как и выше, при обсуждении "встречи с другими"… так и теперь мы должны четко проводить различие между подлинно благодатными видениями иного мира и просто естественными опытами, которые, хотя, может быть, и выходят за нормальные рамки человеческого опыта, но ни в коей мере не являются духовными и ничего не говорят нам об истинной реальности ни рая, ни ада истинного христианского учения» (Там же, с. 54–55).

Что ж, тут я с отцом Серафимом соглашусь, различие проводить стоит. И для меня оно заключается в том, что, похоже, «истинная реальность истинного христианского рая» откроется очень немногим, а вот с «естественными опытами» умирания столкнутся все, и я в том числе. И я хочу знать, как мне быть, если я столкнусь именно с этим.

Пока ясно одно: все эти «посмертные видения» могут быть моими галлюцинациями, как это называет Наука, а могут быть и чем-то действительным. К тому же Наука пока не смогла дать точного объяснения природы галлюцинаций. Но природа эта есть, и она тоже действительность. Хотя бы действительность сознания. Серафим пишет об этом, рассуждая о том, кто является умирающим.

«Следовательно, не приходится сомневаться, что святые действительно являются праведным во время смерти, как это и описывается во многих житиях. Обыкновенным же грешникам часто бывают явления родных, друзей или «богов» соответственно тому, что умирающие ожидают или готовы увидеть. Точную природу этих последних явлений, возможно, определить трудно. Это, несомненно, не галлюцинации, а часть естественного опыта смерти, как бы знамение умирающему, что он находится на пороге нового царства, где законы обыденной материальной реальности больше не действительны. В этом состоянии нет ничего экстраординарного, оно, по-видимому, неизменно для разных времен, мест, религий» (Там же, с. 29).

Это значит, что христианских святых сейчас в мире, быть может, нет ни одного, а вот восемь или десять миллиардов человек столкнутся с некой действительностью посмертного существования, как «обыкновенные грешники». Это ставит под сомнение само понятие христианской святости или их учение, и даже их понимание бога: уж очень он в их представлениях избирателен по сравнению с природой. Очень похож на разыгравшееся чувство собственной исключительности.

Создать человечество, чтобы оно жило естественной жизнью, и обречь всех на то, что они будут знать про себя, что грешники, а святость недостижима, можно лишь затем, чтобы люди принимали без возмущения те «наказания», которые ждут их души после смерти. И тогда наказания — это нечто естественное и является частью нашего вызревания.

А вот создание из одного народа сообщества исключительных личностей — вселяет в душу сомнение. Какая-то в этом хитрость, вроде вожжей для управления паствой: сами виноваты, бог ни при чем! Он же вам дал возможность спастись, а вы не спаслись! Вот и пойдете туда, куда естественно предназначены, без обид!