Александр Шевцов (Андреев, Саныч, Скоморох) - Женитьба дурака. Теория и предварительная подготовка

Вот эти качества и можно себе запретить видеть в собственном сознании. Но для этого то, что видит, должно продолжать их видеть, но при этом узнавать как нежелательное. Это можно сделать с собой искусственно, как делают люди веры, к примеру, научной. А можно сделать болью, которая будет отворачивать меня от каких-то образов. Как учат детей уму разуму через зад, то есть поркой. Как создают условные рефлексы у животных, к примеру, подключая к куску пищи электрический ток. После таких упражнений, собака воротит от желанного куска морду, будто вы хотите ее обидеть. Она его просто не видит! И не уговаривайте.

Это всё означает, что дурак, части сознания которого перекрыты болью, прекрасно видит то, о чем ему говорят люди, но не хочет туда смотреть. Он дурак, условно говоря, по выбору. И вполне мог бы измениться, если бы у него хватило сил поставить перед собой такую задачу. Но вот задачу-то он ставить и не хочет. Потому что, для ее решения, придется идти в боль, придется сражаться и, главное, менять себя. А зачем? Ведь дуракам легче. Их бог и так кормит.

Дурак довольно быстро приспосабливается к той нише, которую выделяет ему подобным общество, и принимается ловко паразитировать за счет других. Это страшная ловушка, потому что достаточно один раз принять себя опущенным — а ниша — это всегда местечко внизу — как дальше жизнь становится на удивление проста.

И главное — в ней не надо больше думать. То есть становится не нужен разум!

Но почему «не думать» оказывается такой ценностью для дураков? Почему думать не хочется, ведь думать — это приятно, это наслаждение? К тому же, мы и не можем не думать, мы все равно думаем постоянно, даже если не замечаем этого! Разум просто не может останавливаться.

Тогда что значит «не думать» выражений вроде: главное — там не надо больше думать? Похоже, речь идет не о думании вообще, а о целенаправленном думании, соответствующем тем требованиям, которые предъявляются к человеческому разуму. Но целенаправленность предполагает направление. Похоже, эта цель лежит как раз за той болью, которой наполнено сознание дураков. Чтобы думать так, как требуют, надо каждый раз ходить через поле боли.

Когда же ты позволяешь себе «не думать», разум течет по плотностям сознания свободно, а значит, обтекает болезненные участки и уходит в те пространства сознания, которые для тебя блаженны, вот только не ценны для людей. Это как раз те места, где хранятся знания, которым дураки учат друг друга, но знания эти «не смыслят», то есть не наполнены смыслом, имеющим ценность для человеческого бытия.

Но при этом, очевидно, что думать приятно и дураку. И он вовсе не отказывается думать, он отказывается думать так, как требуется, чтобы считаться умным. Он, попросту, отказывается думать в той части образа мира, которая принадлежит умным людям. Именно эта часть его сознания и перекрыта.

Если причина глупости в этом, то она излечима. Достаточно понять, куда ты не хочешь ходить в своем сознании и задаться вопросом: почему? — как появится возможность найти причины, которые растут из боли, как из корней. И тогда можно очистить сознание и от этой боли и от причин. Всё излечимо.

Но это только в том случае, если сознание как среда равномерно и единородно.

Однако есть подозрение, что сознание среда гораздо более сложная, чем достаточно для рождения разума. Она сама в своей природе содержит возможность не только для рождения, но и для развития, возможно, бесконечного. Это видно по нашей способности творить обобщенные и обобщающие понятия. Понятия — тоже образы. Однако образы отличаются по качеству. Каким-то образом одни из них в состоянии давать представление о множестве других и даже управлять подобными множествами.

Это невозможно в однородной среде.

Поэтому мазыки предполагали, что обобщающие понятия рождаются из сознания иной плотности, более тонкого и легкого. Поэтому они существуют как бы в слое пары, который плавает поверх нашего обычного сознания. Благодаря этому, образы обобщающих понятий и оказываются как бы над теми обычными образами, которые способны объять.

Развитие сознания и, соответственно, разума идет не вширь. Главное — уметь раскрывать в себе способность переходить во все более тонкие его слои, где нет лишней суеты и толкотни образов, благодаря чему воздух там прозрачней, а мир проще. Оттуда и видна действительность истинного мира.

Вот если перекрыта сама способность переходить в более тонкие слои сознания, то есть творить обобщенные и обобщающие понятия, тогда можно оказаться дураком заранее. И это, похоже, неизлечимо.

Однако народ знал средство, которым лечил дураков и, похоже, во многих случаях оно было действенным.

Какое же лечение применяет народ к дураку? Даль отвечает просто:

«Ум да умец, а третий дубец», — и поясняет: «(то есть поучить да посечь, так поумнеет)».

Средство это как у народа, так и у детей, считается естественным и единственно возможным ответом на дурь. Противоестественная естественная наука принесла с собой нравственность, которая отказала человеку в духе, душе и духовности, заменив их телом. Естественно, после этого тело стало священно, и бить его считается хуже, чем плевать в душу. Поэтому мы воспринимаем эту народную мудрость с ужасом. Однако сами и детей бьем тайком и в детстве дрались, и боевым искусствам учимся.

Отказ от телесных наказаний противоестественен, если мы, конечно, не хотим, чтобы человечество оглупело и из него ушел разум. Впрочем, о человечестве судить не буду, но с русским народом именно это и произошло с приходом демократии и естественнонаучных ценностей. Как говорил Мережковский — пришло царство грядущего Хама. Просто потому, что хам распоясался, а узды для него больше нет, а что есть, то законом запрещено. Отсюда — потеря не только чести, но и разума целого народа.

Народ относился к этому иначе. Битье дурака считалось важным, нужным, а может быть, и священным деянием, если мы хотим, чтобы наш мир стоял:

«Дурака бьют, а умной не суйся » (Снегирев, 452). Это середина девятнадцатого века. Даль в ту же пору приводит еще целый ряд народных мыслей об этом: «Дурь-то из тебя повыколотят. Я тебе дам ума. Благодарим покорно за ум (говорят после наказанья).

Ума дадут (побьют), не воз навьют (или: не весь вобьют, то есть сразу не поумнеет).

Жаль кулака, а ударить дурака. Бей дурака, не жалей кулака».

Конец девятнадцатого, собрание Гольдгардт-Ландау:

«Дурак не боится креста, а боится песта »(396).

Начало двадцатого, Иллюстров:

«Хоть жаль кулака, а надо бить дурака.

Умному намек, глупому — дубина».