Игорь Калинаускас - Преображение. Путевые заметки

Говоря, что цель любого духовного учения, любой духовной традиции, осуществляющейся на базаре жизни, а не в монастыре, ашраме, где-то в закрытой ситуации, — сделать человека Актером, то есть всяким, то есть никаким, мы имеем в виду освобождение от таковости. Самая большая трудность здесь в том, что это ужасно задевает самых близких людей. Человек же сам себе не хозяин, его хозяева — это близкие, друзья, родственники — они хозяева, потому что они первые не разрешают нам не только избавится от таковости, но вообще как-нибудь измениться.

Здесь водораздел между библиотекарями, книжными духовными людьми и хулиганами вроде Бадхитхармы (основатель дзен-буддизма). Потому что человек, который реально, в соответствии со своей верой, начинает избавляться от таковости, не может даже надеяться услышать что-нибудь хорошее от друзей, мамы, папы. А вы говорите, эзотерика, тайное знание, тайна. Мама, папа, жена, ребенок, муж, друзья — вот вам КГБ, ЦРУ, ФБР. Мы говорим: «манипуляторы». Это близкие нами манипулируют.

Вот еще есть идейка: нами манипулируют глобальные маги. Это вам не хухры-мухры. Лично мною. Ух, как они мной манипулируют! Глобальным магам, если они действительно есть, на каждого из нас глубоко начхать. Где-то здесь скрыт смысл старинного высказывания: «Избави, Бог, меня от друзей, а с врагами я и сам справлюсь», — и самого эзотерического высказывания Иисуса: «Возлюби врага своего» (Евангелие от Матфея, 5: 44.) Потому что наши так называемые враги нами не манипулируют, они с нами борются.

Однако если мы действительно, на самом деле, хотим вылезти из шкафчика под названием « Я такой», то для этого есть замечательное, великолепное средство: стать актером . Но это осложняет социальную реализацию. «Что с него возьмешь — артист». У наших любимых «глобальных магов» сразу появляется одна претензия: а ты неискренний, а ты играешь.

Я помню старшину в армии, он подходил ко мне, поправлял что-нибудь в одежде и говорил отеческим тоном: хороший ты человек, Игорь, но… И я, искренне глядя ему в глаза, отвечал: «Так точно, молодой, исправлюсь». Он меня очень любил. За что? За то, что честно признавался.

Так что стать актером — это единственный социально приемлемый способ избавится от таковости. Потому что актер по социальному статусу может быть разным, ему многое позволено. Даже для человека, которого в шутку или с укоризной называют актером, социальные рамки расширяются. Поэтому всякий актерский тренинг — это ваш шанс побыть никаким, попробовать стать никаким. Потом можно попробовать перенести этот навык в жизнь и люди постепенно привыкнут. А он какой? А никакой!

Самое интересное из моих сорокалетних наблюдений то, что люди, которые играют, то есть, на языке здравого смысла, как бы притворяются, гораздо живее, искреннее, чем те люди, которые ходят по жизни с выражением полного серьеза и важности на лице. Хотели ли вы стать никаким? А если усложнить вашу задачу? А если попробовать так, чтобы ни разу не повториться? Каждый раз на сцену должен выходить другой человек.

Это и есть яркая разделительная черта между людьми, которые сделали шаг по Пути, и людьми, которые этот шаг не сделали, а так и остались сидеть около границы. Девяносто девять и четыре десятых своего воплощения он провел у границы. Остальные шесть десятых он шел назад в могилу. Выбирайте.

Свести всю духовность только к внутренним делам — это не плохо, это замечательно, по сравнению с теми, кто там толпиться у входа, но это означает принципиальную разницу между реальными и идеальными последователями Традиции. (Эта ситуация ассоциируется у меня со спорами между меньшевиками и большевиками о том, кого можно считать членом партии. Меньшевики считали, что достаточно сочувствия и взносов, а большевики — что человек должен еще и что-то делать для партии. К счастью, духовная традиция — не партия. Между реальными и идеальными последователями традиции нет пропасти.)

Таковость — это наше социальное устройство, матка. Мы чувствуем себя в ней, как чувствует себя плод в матке здоровой матери. Покинуть таковость — это и есть второе рождение. Когда понимаешь, что второе рождение — это остаться без таковости, и видишь возмущенно, рассерженное, презрительно, недовольное выражение лиц самых тебе близких людей, начинаешь думать: а оно мне было надо?

Мы говорим: второе рождение — это рождение из таковости. А что происходит при этом с личностью, она ведь не перестает быть? Дело в том, что из таковости можно освободиться двумя способами .

Один способ— это принять решение сознательно делать усилия, разрушающие таковость. Это путь актерский .

Второй способ— перенести Я внутрь, и таковость исчезает, поскольку ты на себя извне уже не смотришь. Тебе не важно, как ты там снаружи выглядишь, пусть даже для всех по-разному. Ты же теперь изнутри смотришь. Если бы каждый из вас мог нарисовать мой портрет, это были бы совершенно разные портреты. При общих чертах лица. А если я кое-что сделаю внутри, то и черты будут разные. Я же режиссер этого фильма.

Я всегда говорил, говорю и буду говорить, пока говорю: «И на этом стуле хорошо, и на том стуле хорошо. Плохо между». К сожалению, у нас есть механизм, который на любое разделение реагирует оценочно: если что-то от чего-то отделяют, то обязательно, одно должно быть «хорошо», а другое — «плохо». Я еще раз говорю: устроить себе духовный ашрам внутри собственного шкафчика под названием «таковость» — это хорошо. Это удается далеко не всем, ведь там внутри шкафчика червячок такой живет, называется «сомнение». Хотя Иисус и говорил: «Самый страшный грех — это сомнение», — все больше верят Карлу Марксу, который сказал: «Подвергай все сомнению».

Еще раз повторяю: можно создать себе в этом шкафчике таковости духовный ашрам, можно перестукиваться из него с обитателями других шкафчиков. У каждого свой шкафчик, каждый в нем хозяин, правда, ключика ни у кого нет. У кого ключик — неизвестно.

Также хорошо сломать, наконец, этот шкафчик и оказаться вне его. Конечно, поначалу все выглядят неуверенно, глаза все время щурятся, совершенно стерильный, от каждого второго микроба чихает, в шкафчике все-таки микробов меньше. При личной встрече с Богом начинает заикаться и бормотать что-то невнятное. Хотя до этого из шкафчика разговаривал с ним на равных. А при личной встрече сробел. А если тут еще подойдут и другие, из разных религий, народов, а я только что из шкафчика? А там, в шкафчике, я со всеми запросто.

Но свобода, она уже соблазнила, потому что уже свободен от своего шкафчика, и когда спрашивают: «Кто ты?» Возникает заминка. Кто же я такой? Я? Это — Я ? Тогда возникает следующий коварный вопрос: «А что есть Я »? А вы так робко в ответ — Я и есть Я.