Маруся Светлова - Воспитание по-новому

Мама пришла ко мне на другой день. На лице ее была написана растерянность. Зайдя в кабинет, сказала неожиданное для меня и смешное:

— Вы волшебница!

И рассказала, как по дороге домой много думала о моих словах и, придя, сказала дочери все, что я посоветовала: что она любит ее любую, что дочь у нее умница, что она большая и хорошая девочка, что она уже выросла и сама может решать — чистить ли ей зубы. Что, конечно же, маме нравится, когда она чистая, и зубки чистые, и от нее так вкусно пахнет. Но она больше не будет ее заставлять. Действительно, она уже сама может решить, что ей делать со своими зубками — заботиться о них или нет.

— Я ей все сказала и пошла на кухню готовить ужин. И она, представляете, вдруг приходит ко мне и говорит: «Мама, а ты понюхай, как от меня пахнет!» И рот открывает, чтобы я почувствовала запах зубной пасты. И я так обрадовалась, так ее похвалила, какая она умница, как вкусно пахнет и как зубки сверкают от чистоты!

Женщина помолчала, потом сказала:

— Она сама, без моего напоминания почистила их перед сном. И сама почистила их утром, и ко мне опять прибежала похвастаться — как вкусно от нее пахнет… Вы — волшебница, — опять сказала она, качая головой. — Я с ней два года билась, а тут — такой эффект!

Я только рассмеялась в ответ и сказала, что я тут совершенно ни при чем. Волшебницей стала она. Раньше она была воюющей мамой, потому и получала такой воинственный «эффект». А когда стала понимающей и доброй, уважающей личность ребенка, то и в ответ получила понимание и доброту дочери.

Это действительно удивительный факт: когда мы направлены на высокую, большую цель воспитания — маленькие цели как бы начинают сами реализовываться. Потому что ребенок сам начинает хотеть достичь эти маленькие цели. Он сам выбирает их достигать. И наша вера в его личность помогает ему делать правильные выборы.

Любить ребенка: выражать свою любовь

Если бы я спросила тебя — любишь ли ты своего ребенка, ты бы удивился — какой странный вопрос! Для каждого родителя совершенно естественно, что он любит своего ребенка.

Но почему наши дети так часто не уверены в том, что их любят, что они нужны, что они интересны? (Как часто я слышала это от детей: я им не нужен, им — не до меня!)

Потому что саму любовь, любовь в чистом виде, мы проявляем крайне редко. Потому что мы забываем о том, что любовь — это чувства, и чтобы их ощутить — их надо выражать !

Пока наши дети были малышами — мы выражали им много чувств. Мы обнимали их и целовали, брали на руки, гладили, ласкали. Потом, с ростом ребенка, этот телесный канал выражения наших чувств исчезает. Теперь они знают о любви только из наших вопросов — сдержанных и торопливых: «Ты поел? Ты не заболел?»

— Ты же знаешь, что я тебя люблю больше всех! — говорит мама ребенку. Ребенок говорит — знаю! Но он не чувствует этой любви! И наши дети должны чувствовать нашу любовь, а не знать о ней!

Как ты думаешь, чувствует ли твой ребенок твою любовь? Уверен ли он в твоей любви — или твоя любовь переменна — то она есть, то ее нет? Выражаешь ли ты свои чувства ребенку? Как ты это делаешь?

Ребенок видит любовь, чувства родителей — в первую очередь в их взглядах. Но для этого нужно хотя бы иногда смотреть на наших детей!

Однажды я попала в удивительную ситуацию. Моими соседями в плацкартном вагоне была семья — мама, папа и трое детей — четырехлетняя девочка, шестилетний мальчик и годовалый малыш.

— Людям не нравится, когда столько детей! — ответили они мне на мои слова — как редко встречаешь семью с тремя детьми. — Когда нам приходится ехать на поезде — вечно все недовольны! Столько в людях злости просыпается, все нас с нашими детьми прямо ненавидят! — сказали они мне, и я удивилась этим словам. Конечно — трое маленьких детей в вагоне — это хлопотно и шумно, но ненавидеть? Злиться? За что?

Я очень быстро поняла, за что. И поняла, почему их не любят. И не будь я уже достаточно принимающим и терпимым человеком, я, наверное, тоже бы перешла к непринятию, даже к ненависти. Потому что это был настоящий сумасшедший дом! Никогда прежде я не видела ничего подобного, хотя много общалась, работала с детьми и их родителями.

Это были сумасшедшие дети, постоянно ноющие и орущие, постоянно дергающие родителей, и если учесть, что их было трое, рев, ор, нытье, крики, вопли не прекращались ни на минуту.

Один орет на руках у мамы, другой орет с верхней полки, требуя, чтобы его сняли, третья плачет, потому что упала… Один клянчит, чтобы ему дали сок, другая тянет за руку в туалет, третий просто орет… И все это одновременно или попеременно, но постоянно…

Я сначала даже не могла понять толком, почему, отчего трое маленьких детей, в чьей Божественной сути, чистоте, «хорошести» я не сомневалась, — превратились в троих злобных чудовищ, которые довели не только родителей, но и весь вагон. Потому что люди в вагоне — это было видно по их лицам, по их репликам — осуждали этих родителей и их несносных детей, были недовольны. И та злость, даже ненависть, о которой говорили эти молодые родители — была видна, просто чувствовалась (особенно к вечеру, часов через шесть такого вот «сумасшедшего» пути!).

Я начала просто наблюдать за тем, что происходит, почему дети так плохо себя ведут. (Я убеждена — ребенок никогда не ведет себя плохо без каких-то причин.) И причины эти, были, что называется, налицо.

Эти родители — просто не смотрели на своих детей. Они их, что называется, «в упор не замечали». Я впервые в жизни увидела таких родителей, никогда за все годы своей практики я не встречала ничего подобного. Они просто не видели детей, как будто бы их не существовало. Они смотрели друг на друга и говорили друг с другом. И каждый ребенок просто-напросто пытался привлечь к себе их внимание. Каждый дергал, каждый что-то творил, чтобы его увидели, заметили, чтобы ему ответили. Но даже когда родители говорили с детьми, они говорили, не глядя на них, как будто обращались в пустоту. Или говорили, глядя друг на друга.

Это было удивительно! Мама укачивала орущего малыша, продолжая разговаривать с папой о том, встретят ли их и не забыл ли он закрыть балконную дверь. Ребенок просто надрывался, но она даже не наклонялась к нему, не смотрела на него, не разговаривала с ним, как сделала бы любая, обычная, даже самая неопытная мама. Она не переносила фокус внимания на ребенка, и ребенок, постоянно чувствуя себя ненужным, незамечаемым, делал все, чтобы привлечь внимание. Трое детей вопили: «Я — есть! Посмотрите на меня! Обратите внимание — я существую!»

Сами родители, уставшие, вымотанные этим бесконечным плачем, ноем, какими-то провинностями — этот упал, этот пролил, этот испачкался — разрываясь между этими тремя голодными на внимание детьми, раздраженные замечаниями или просьбами соседей по вагону, чтобы они, в конце концов, успокоили своих детей, продолжали, не видя детей, разговаривать друг с другом: