Маруся Светлова - Мысль творит реальность

И отражаются величественные леса – в чистых водах морей, в которых мудрые рыбы застыли в своих медитациях, и все это вместе создает законченное и совершенное – Вселенское сообщество – в котором разные миры и цивилизация объединились для гармоничной целостной жизни.

Для ЖИЗНИ, которая и есть смысл существования Вселенной.

…Он был неразвит. Он был – груб. Он был – неотесан.

Он был – человек.

И ему, несовершенному, нужно было расти и расти, чтобы дойти до мудрости рыбы или доброты деревьев.

И он не мог еще – просто жить. И просто радоваться тому, что есть. Просто быть в том месте и в то время, в котором он был.

Он не дошел еще до такого высокого уровня развития и совершенствования, как бабочки – в их легком порхании по жизни и простом радовании самой жизни.

В нем не было столько принятия и согласия с жизнью, как у муравьев, которые просто жили, занимая свои позиции в строгой и совершенной иерархии муравьиной жизни, – и никто не хотел обогнать другого, или доказать кому-то – что он – лучший или – сильнее.

Они, высшие существа, представители развитых инопланетных цивилизаций просто жили в расслабленности и принятии, в доверии к жизни и к Творцу, создавшему их. И не роптали, не суетились, не хотели большего, чем имели, ничего не преобразовывали – просто жили в гармонии с природой, осознавая ее высшее и законченное совершенство.

Но он – человек, существо низшее и неразвитое – не дорос до таких высот осознания и принятия жизни и высшей Вселенской мудрости.

И как всякая неразвитая сущность – старался произвести о себе большее впечатление, чем он есть на самом деле.

И стал он громко заявлять – что он – главный на этой планете.

Что он – венец творения.

Что он – хозяин всего, что есть.

И начал он хозяйничать.

Стал он делить землю на участки и воевать с другими такими же неразвитыми людьми – хотя что и зачем им было делить, когда все это было – для всех, было вокруг изобилие всего и всем всего хватало. Хватало всем всего – только не ему.

И начал он вырубать деревья. И первые души вырубленных деревьев – потерянные и одинокие – не могли понять, почему уничтожили их тела? А их тела сжигали, чтобы очистить новые участки земли, их рубили, из них строили дома, из них возводили крепостные стены – чтобы огородиться, защититься от других таких неразвитых особей, которым всего было мало.

И не было конца этому уничтожению. Уничтожались леса и лесные массивы. И вместе с ними уничтожались поселения зверей и насекомых – целые миры и микрокосмы, обитающие в них.

И нежные коконы бабочек, спрятанных в густых листьях деревьев – гибли. И прерывался бесконечный их путь совершенствования – от варварской, недоброй руки одного из представителей инопланетной цивилизации, забывшего, что он на этой планете – часть всего, один из всех. И совсем не лучше и не главнее других…

…Она была венцом творения – эта прекрасная Голубая Планета с синим рисунком рек, морей и океанов, с томными разводами пастельных цветов – это желтые пески пустыни переходили в мягкие очертания гор, перетекали в зеленые потоки долин.

Она стала еще прекрасней, когда наполнилась звуками и красками, движением и жизнью. И жужжание пчел, стрекот кузнечиков, пение птиц, голоса зверей – сливались в прекрасную Вселенскую мелодию. И в ней, в этой мелодии, в этом слиянии и был смысл эксперимента…

Она была прекрасной.

Она была целостной в единении инопланетных цивилизаций.

Она была гармоничной.

Пока на ней не появился – человек…

…Они вышли на опушку и зажмурились – таким ярким было утреннее солнце, бившее прямо в глаза, такой яркой была трава – сочная, живая, таким ярким, блестящим было озеро.

– Да, красота… – сказал кто-то из них, и они пошли – пятеро еще хмельных мужиков, груженных тяжелыми рюкзаками. И рюкзаки их были в рыбьей чешуе, и на сапогах их была рыбья чешуя, и пятна крови – как следы их недавнего преступления.

Там, в глубине леса, на их стоянке – остались вытоптанные, размятые сапогами травы. Сожженный муравейник кучкой пепла серел под сосной.

– Им тут не место, – сказал отец, – и кто-то из мужиков плеснул туда керосину – чтобы горело лучше. И Данька с восторгом и ужасом смотрел – как исчезает в огне вся их постройка из сосновых иголок, которую он с таким интересом только что рассматривал, и исчезают – выпариваются только что еще живые муравьи.

Там остался страшный, оструганный, обрезанный, уродливый остов – скелет оленя, убитого вечером. Мясо его – было разделено на всех, пересыпано солью и упаковано на дно рюкзаков. И в большом котелке, который отец всегда брал с собой в такие вот походы, долго, полночи, варилась оленина. И Васильич, хмельной и веселый, все примеривал на головы мужиков отломанные от оленьего черепа рога – большие, раскидистые, похожие на ветви дерева и – ржал, и мужики, тоже смеясь – отталкивали Васильича, а тот – ржал еще громче, и, придерживая рога на своей голове, кричал громко туда – в высоту и в темноту леса:

– Человек – царь природы!.. Человек – царь природы!..

И казалось ему это смешным. И мужики смеялись. И Данька тоже смеялся со всеми. И уже не жалко ему было оленя, которого ужас как было жалко, когда притащили его, убитого, к костру. И глаз его черный, блестящий был неживой, застывший и похожий на зеркало, и отражался в нем Данька, и страшно это было – отражаться в глазу у мертвого оленя. И, пока разделывали его мужики, перепачканные кровью, старался Данька не смотреть на них, и на отца, руки которого тоже были в крови. Но потом, у костра, страх отпустил Даньку и он подумал:

– Ну и чего, дело житейское… Прав Васильич – человек – царь природы!..

…Там, в лесу, остался развороченный погасший костер. Горел он всю ночь, и так здорово было – лежать у костра, смотреть на огонь и самому подкидывать веток. И смотреть – как схватываются они огнем, и он – меняет цвет, играет, становится то сильнее, то – мягче.

И здорово и жутковато было, когда из сухого бревна, положенного в костер Васильичем, вдруг побежали, отчаянно, суматошно посыпались маленькие какие-то жучки – и они все бежали и бежали из мгновенно вспыхнувшего бревна – и падали и падали прямо в огонь. Они падали и падали в костер, становясь в ту же секунду пеплом – и страшно это было и – весело.

– А пусть знают – кто хозяин в доме!.. – заржал Васильич, и, хлопнув Даньку по плечу, добавил радостно – это бревно нам самим нужно…

И Данька – тоже рассмеялся.

И лежал он у костра, глядя на огонь, или переворачивался – и смотрел в высоту – в ночное небо, густо усыпанное звездами, слушая разговоры мужиков, которые, выпив, трепались на всякие темы – от политики до летающих тарелок. И дядя Петя, папин напарник по работе, сказал ему, Даньке, смотревшему в звездное небо: