Наталья Берязева - Мечта на миллион

Валентина ответила: да, мол, давно уже случилось… и почему-то стала говорить, говорить. О том, как переехала в Бурятию за мужем, как он погиб на перевале, как осталась одна с двумя детьми, о том, что с работы ее уволили, что плохо ей. Не знает, что делать. Только дети ее и держат.

Марина (так звали незнакомку) внимательно слушала, не перебивала.

Потом полезла в сумку, достала кошелек, выгребла все, что в нем было, и протянула Валентине.

– Берите, жалко, что мало взяла с собой. И уходите с рынка. Я договорюсь, чтобы вас снова взяли на работу. На первое время вам хватит.

Валентина остолбенела.

– Не возьму, что вы!

– Так надо! Берите!

– Но как же мне отблагодарить вас?.. Ой, постойте! Я думаю, пришло время передать вам подарок последней шаманки.

Валентина сняла кольцо с шеи (она носила его на шнурке, чтобы не потерять) и протянула Марине.

Марина взглянула на кольцо:

– Хорошая и ценная вещь, но не моя. Однако я возьму его. Чувствую, так надо.

В Москву Марина вернулась из долгой поездки по Азии лишь через год. Колечко с бирюзой всегда лежало в ее кошельке. И она вспоминала о нем только тогда, когда получала очередное письмо с благодарностями от Валентины, что жила в далекой Бурятии, и которой она однажды помогла. Да, она решила вопрос с ее работой. Ведь ей, известному московскому редактору, который сопровождал государственную делегацию, не могли отказать. Вот она и попросила кого надо. Что тут особенного?

Сейчас она спешила в аэропорт. Приятельница через знакомую передала из-за границы важные документы для работы. В кафе аэропорта ее ждала Наташа, она сидела с синей папочкой, как предупредила приятельница.

– Ой, так здорово! Ты меня выручила! По почте я бы эти документы не дождалась. А они очень мне нужны для нового проекта. Не знаю, как и отблагодарить тебя.

Марина потянулась к кошельку, не понимая, что происходит, достала колечко с зеленой каплей.

– Примерь!

Наташа удивленно посмотрела на нее, однако кольцо взяла. Примерила. Оно оказалось ей впору. Как будто всегда и было на ее безымянном пальце.

– Странное у меня ощущение, как будто я его теряла и тут вдруг нашла. Ничего не понимаю.

– И мне так хорошо стало, – сказала Марина, – как будто я сделала что-то очень важное. Наверное, это твое кольцо и есть. В Бурятии мне сказали, что оно само хозяйку найдет. Видимо, ты и есть его хозяйка.

Старая шаманка Гульдэмэй довольна. Она часто приходит на место своей старой юрты. Юрты тут давно уже нет. Да и ее самой нет. А вот душа ее тут.

И душа ее бабушки Агуй Гохон тут же. И они ведут неспешные разговоры.

– Как хорошо у них получилось с подарками. Они точно дошли до тех, кому и предназначались. А Эсэгэ, что взял бубен, издал народный бурятский эпос, это сказания и песни великих шаманов; внучка, что обрадовалась красивым бусам, стала заслуженной учительницей, преподает бурятский в школе; пастух, что привез докторшу, – известный чабан.

Все, кто получил часть силы последних шаманок, работают на память предков. Даже кольцо с бирюзовой каплей служит тому, кто пишет сказки, дающие опору разуверившимся в жизни. И каждый из них чувствует поддержку, ту частичку великой силы, что дает им древний народ.

Гудит ветер. Дышит бесконечная степь, держит на своих ладонях рыжее солнце. И звучат шаманские бубны. Это Гульдэмэй и Агуй Гохон вспоминают свою молодость, соревнуются в умении усмирять ветер и разжигать солнце.

Наташа просыпается среди ночи. Странные сны не дают ей покоя. Как будто она идет по бесконечной степи, ковыль прижимается к ее ногам, а кто-то высоко-высоко поет песню. И ей необходимо, просто необходимо записать слова этой песни. Это чужой язык. Но она почему-то его понимает. Это песня степи и великого народа, что здесь когда-то жил. И ей кажется, что она тоже когда-то здесь родилась.

Э-ге-гей! – хочется ей закричать.

Но вместо этого она идет к компьютеру, и руки сами начинают писать.

И теплеет на пальце колечко с бирюзой, что помнит старый сундук и свою хозяйку Агуй Гохон. Ее прапрабабушку.

Степь была бесконечная.

Если закричишь: «О-го-го», – то кажется, что ответ никогда не вернется. Летом было жаркое, высыхали травы, приходилось стада овец далеко-далеко гонять. А на охоту скакать и скакать.

А зимой холодно. Метель метет. Иногда из юрты даже выйти нельзя. Лучше переждать, отсидеться.

В такие длинные вечера бабушка Айгулай любила сказки рассказывать.

А может, и не сказки это вовсе. Кто знает.

Усаживала она детей на старую шкуру и начинала свой рассказ.

Давно-давно это было. Когда еще про советскую власть не слыхали и огненной воды не нюхали. Жили по традициям шаманов, дедов и отцов. У каждого своя роль в семье, каждый за что-то отвечает. Девочки все больше по хозяйству, ведь столько дел за короткое лето нужно переделать, чтобы зимой тепло и сытно было.

Мужчины, понятно, охотились и овец пасли.

Все по правилам, все как положено и заведено.

В семье Эндегея последыш родился. Долго его ждали. Радовались. Старые уже родители, а тут помощь будет. Отца на охоте заменит, матери по хозяйству поможет.

Родился белый лицом, пальцы на руках длинные, глаза умно смотрят. Ни на кого не похожий. Родители удивляются: «В кого бы это? Не было в их семье таких белолицых да красивых».

Растет малыш, агукает, не капризничает, родителям не мешает.

Отец его на руки берет, показывает снаряжение для лошади, мужские инструменты. Отворачивается Онгудай, не интересно ему.

А вот когда мать нитки разматывает, ковер вышивает, он тут как тут. Пальчиком в рисунок тычет, говорит ей что-то по-своему.

Сердится отец, а мать защищает: «Да маленький еще. Подрастет, поймет, что не мужское это занятие – ковры вышивать да нитки разматывать».

Вот и четырнадцать лет исполнилось. Весной на первую охоту. Волнуется отец, больно уж сын беленький да неприспособленный. Стыдоба, а не мужик.

Выехали. Сидит Онгудай на лошади как каменный. Не чувствует его животина. Да и он без радости на ней сидит.

Как так? Для мужчины-охотника лошадь – что вторая половина. Так друг друга чувствуют, что в погоне за зверем в единое целое превращаются. А тут парень отдельно, лошадь отдельно.

Прячет глаза отец, стыдно за сына. Неправильный он какой-то у него.

На охоте все по птицам стреляют, а Онгудай уставится в небо и смотрит, как завороженный.

Что делать?

Расположились на ночевку.

Сын в степь ушел. Вернулся с какими-то камешками, перьями, цветами засохшими.

Хочет отец закричать, заругаться на сына, но терпит. Как при всех-то?

Все у костра сидят, похлебку едят, мужские дела обсуждают.

Сын в сторонке. Своими делами занят. В разговор не вступает, молчит.