Дмитрий Морозов - Дваждырожденные

Аджа поспешил туда, сделав нам с Кумаром знак следовать за ним. Не к тусклому, трепещущему как бабочка на ветру разуму, а к сердцам, затянутым майей нерешительности, обратился Аджа, вырвав из ножен меч с голубым клинком, похожий на те, что обрели мы с Митрой в Двараке.

— Мы — непобедимое воинство Магадхи! Мы, а не толпа изнеженных кшатриев, которые грабили нас по приказу неправедного царя. Вспомните своих детей, умирающих от голода, и опаленные пожаром волосы своих жен. Вон те — Аджа ткнул мечом в ту сторону, где напротив наших рядов скапливались для атаки бахлики, три гарты и кшатрии Магадхи, — виноваты в том, что у нас нет больше ни семьи, ни дома. Идите и убейте их!

И тысячи воинов ответили ему радостным ревом. Он подсказал им способ унять боль, утолить ненависть, победить страх. Потеряв все, ради чего жили в далекой Магадхе, они обретали полноту существования, изменив закону своей варны, обратившись из вайшьев в воинов, уже не думая ни о тяжелых плодах своей кармы, ни о страхе смерти. Может быть, в тот краткий миг, который отделял их от несущейся в атаку кшатрийской тяжелой кавалерии, каждый из них обрел свое счастье.

Раздались команды. Нестройные шеренги, тяжело наставив копья, обтекая моих южан, пошли навстречу новым врагам. Крестьянин, все еще стоявший рядом с Аджей, вытер грязные потеки вокруг глаз широкой ладонью и, молча подняв с земли брошенный кем-то топор, пошел, чуть косолапя, вдогонку наступающей шеренге.

Аджа перевел взгляд на меня и криво усмехнулся:

— Наука дваждырожденных помогает, если не обретать истину, то вести людей на смерть, — корка слипшейся крови и пыли на его лице пошла тонкими трещинами, — Когда вы с Латой ушли, я почти собрался идти за вами. За жену испугался. А ведь если бы поддался порыву и забрал ее с собой, может, и уберег… Опять же, хозяйство. Ты же видел, что я достиг совершенства. Значит, думал я, правильно выбрал кармический путь. Знания дваждырожденных служили мирному труду вайшьев. Да я бы с парой общин мог пол-царства прокормить. Все в распыл пошло. Не надо было царям, чтобы я народ кормил… За ночь все сожгли. Потом уже бросился искать виновных. Пришел к нашему царю Джаятсене, который с Накулой договорился. У него как раз нужда была в тех, кто умеет и хочет сражаться. Оказалось, что и это у меня неплохо получается. Собственно, ничего больше в жизни и не осталось.

— Калиюга — время тщетных усилий и бессмысленных потерь, — только и нашелся, что сказать, я.

— Нет! Я чувствую какой-то смысл, — возразил Аджа, — потеряв все, лишившись по воле богов всех привязанностей и надежд, я, кажется, начинаю понимать то, что напрасно твердили мне под Кампильей Юдхиштхира и Гхатоткача. Я больше не мясо и кости. Что-то там пробудилось во мне, воссияв бессмертием и великой силой. Похоже, это то, во имя чего риши годами изнуряют тело и мысль в аскетических подвигах. Я должен прорваться к этому сияющему полю внутри себя, узреть его во всей ясности и величии, даже отдав на этом пути то, что и мудрецы, и простецы называют жизнью.

Договорить нам не дали. Лавина неприятеля обрушилась на акшаукини магадхов, усиленную колесницами чеди и моими стрелками. Гневными воплями встретили ратники великолепную колесницу, ведущую вражеские отряды. Царь Джаласандха в окружении своих кшатриев мчался прямо на копья тех, кто кормил его. Магадхи стояли крепко. Поборов первый страх, они шли в атаку неторопливой крестьянской походкой, опустив натруженные руки с толстыми копьями и тяжелыми секирами. Им неведомо было изощренное искусство кшатриев. Но с бесхитростным упорством они готовились продолжить кровавую страду, словно обмолот риса. Не похваляясь друг перед другом доблестью и трофеем, шли они убивать и умирать.

Вдруг перед нашими рядами выросла колесница Бхимасены. Спины коней защищали красные попоны, золотая цепь с колокольчиками оплетала всю боевую повозку. Джаласандха и Бхимасена застыли друг перед другом. Заносчивые кшатрии Магадхи криками подбадривали своего царя.

— Эти не побегут, — со странной гордостью сказал стоящий рядом со мной воин Магадхи, — наши кшатрии будут сражаться до последнего.

— А вы ими по-прежнему восхищаетесь? — резко спросил я.

Воин криво усмехнулся:

— Мы радуемся: значит, не уйдут от нас. Раз уж мы сегодня разбили этих дикарей с востока со всеми их слонами, то уж своих-то кшатриев… — добавив еще несколько нелестных слов о добродетелях всех царей и кшатриев говоривший воин покрепче ухватил копье и стал проталкиваться в передний ряд.

Самозваный царь Джаласандха стоял в своей колеснице гордо выпрямив спину и презрительно озирал пешие ряды напротив.

— Это же мои пастухи и земледельцы, — громко крикнул он Бхимасене, — кто тебе сказал, что они умеют сражаться? Разве дхарма не повелевает им подчиняться господину? Это вы, Пандавы, допустили смешение варн. Оно вас и погубит.

И Джаласандха громко захохотал. В этом смехе смешались гнев, гордость, наслаждение убийством, но не было в нем ни радости, ни снисхождения.

— Смейся, пока можешь, — грозно ответил Бхимасена, — так же будут хохотать гиены, пожирая твое мясо на поле боя.

Две колесницы рванулись навстречу друг другу в молниях солнечных бликов. Несколько мгновений потребовалось Бхимасене, чтобы поразить стрелами длинногривых коней царской колесницы. Соблюдая дхарму кшатрия, он тоже оставил повозку и сошелся с противником в поединке на мечах. Страшным синим племенем полыхнул клинок дваждырожденного, входя в золоченые доспехи, словно в свежее масло. С коротким вскриком рухнул на землю неудавшийся царь Магадхи. Могучие руки в сверкающих браслетах скребли землю. Тело властелина жаждало жизни.

Помутившимися в смертной истоме глазами смотрел Джаласандха, как бегут навстречу кшатриям крестьяне с длинными копьями, как падают, падают его воины. Несколько раз судорожно дернувшись, затихло тело того, кто почитал себя великим завоевателем. Так Бхимасена сделал для Джаятсены даже больше, чем требует долг союзника, — избавил его от соперника.

Теперь последний царь магадхов ликовал и клялся именами богов, что щедро вознаградит всех крестьян, проливавших кровь за его трон. Может быть, он бы и выполнил свои обещания, если б не пал на том же самом поле всего через несколько дней от руки одного из союзников своего брата.

Все новые отряды вступали в битву. Людской поток менял русло, закручивался в водовороты, бился в плотины щитов, разнося их в клочья. Где-то в стороне, истошно трубя, рушились громады слонов. Человеческая волна приближалась к нашей шеренге, и сияющими бликами на ее гребне были обнаженные мечи. Мы пошли навстречу. Знамена Арджуны и Бхимасены развевались за частоколами копий, но мы явственно ощущали их присутствие.