Дмитрий Морозов - Дваждырожденные

Я почувствовал, как тело Латы окаменело в моих объятиях.

— Мы никуда не пойдем. — сказала она. — Наша дхарма запрещает покидать повелителей по собственной воле.

— Братства не существует!

— Дождись хотя бы Юдхиштхиру. Царь справедливости мудр. Он поможет тебе разрешить все сомнения, — пыталась убедить меня Лата.

— Да, он мудр. Но он прежде всего царь. И теперь ему придется делать то, что потребует долг перед подданными. Как ты думаешь, что он выберет — благополучие немногих оставшихся дваждырожденных или интересы империи?

— Но разве мы можем сойти со стези долга именно сейчас, когда Пандавам так нужны преданные люди? — с отчаянием воскликнула Лага, отодвигаясь от меня.

— Долг праведной жены — повиноваться мужу, — холодно ответил я, уже поняв, что проиграл спор.

— Это невозможно, — с горечью сказала Лата.

Но разве ты не видишь, что, сохраняя верность Юдхиштхире, ты предаешь меня? — настаивал я. — Разве дваждырожденные вместе с брахмой потеряли и право распоряжаться собственной жизнью? Даже Абхиманью, во всем послушный Арджуне, в конце концов сам выбрал свой путь.

Лата покачала головой. В темноте я не видел выражения ее глаз:

— Абхиманью ничего не выбирал. Он до конца выполнил свой долг. Просто мы с тобой, Муни, начали по-разному понимать это слово.

Ее слова прозвучали как прощание. Пронзительное чувство утраты сжало мне горло, мешая говорить. Но пойти за апсарой, как когда-то, я уже не мог. Новая сила, совсем непохожая на светлый огонь брахмы, наполняла меня упорной холодной решимостью. Теперь я намеревался стать полновластным хозяином своей случайно сохраненной жизни.

Лата лежала в холодном оцепенении обиды так близко, что я ощущал на своей шее ее влажное дыхание. Кажется, она плакала. Чуть отчужденно я вспомнил, что ее любовь раньше казалась мне единственным сокровищем, о котором может мечтать смертный. Но разве не любил я когда-то и Нанди? Верность первой любви могла закрыть мне путь в братство дваждырожденных. Что несет любовь Латы? Да, если бы она была главной целью для нас обоих, то были бы мы не здесь, а в какой-нибудь уютной деревушке у северных охотников или возделывали свой сад на опустевших землях Магадхи. Может, это и было бы самым разумным, на что мы могли решиться тогда. Сейчас — уже поздно.

Наверное, так решила и Лата. Она встала, оделась и ушла, не проронив ни слова.

В предрассветной прохладе следующего дня страшная давка произошла у северных ворот Хастинапура. Потом чараны, не жалея красок, описывали бегство сторонников Дурьодханы перед лицом надвигающихся Пандавов. «Царские советники и жены знати, разрывая свое тело ногтями и распустив волосы, покидали лагерь у Курукшетры и бежали в город. Простые люди, вплоть до пастухов, охваченные смятением и страхом перед Бхимасеной, бежали куда глаза глядят». Те, кто врывался в Хастинапур, стремясь найти здесь убежище от Пандавов, сталкивались с толпой разодетых и ликующих жителей, вышедших встречать победителей. Кто-то распахнул настежь ворота, кто-то поливал сандаловой водой плиты дороги, ведущей к опустевшей цитадели.

Сам царь с женой и домашним жрецом тайно покинул дворец еще ночью. С ним ушел и Санджая, лишившийся дара прозрения. Напоследок престарелый сута сообщил, что царь Дхритараштра принял обет лесного отшельничества и намерен провести остаток дней в мочальном платье, предаваясь покаянной молитве и прося смерти как освобождения.

Многие легкораненые воины из рода Куру, а также ветераны из охраны царя сняли доспехи и, облачившись в простые одежды, босиком ушли встречать победителей у южных ворот города. Они были намерены до конца пройти путь, предначертанный им жестокой кармой, чтобы, вкусив ее плоды в этом воплощении, избавиться от бремени искупления в будущем. Лишь несколько воинов, не отличавшихся такой силой духа, предпочли принять смерть по обряду прая.

Мы с Латой встретились у никем не охраняемых ворот цитадели. Вместе с нами, закрыв лица покрывалами, в скорбном молчании покидали дворец последние кауравы. Десятка два женщин, несколько детей да дюжина раненых воинов, еще недавно звавшихся моими врагами. Вот и все, что осталось от былой мощи дома Дхритараштры.

Лата спросила с усталой опустошенностью в голосе:

— Может быть, все таки останешься?

Я отрицательно покачал головой:

— Ни служить, ни повелевать, ни даже притрагиваться к мечу я больше не буду. Что-то слишком ясно звучит в моих ушах животный вскрик Кунти, и мерещатся слезы, текущие из-под черной повязки Гандхари.

Лата быстро обняла меня прохладными руками за шею, на мгновение окутав невесомой шелковистостью длинных волос и непередаваемым ароматом своего чистого, сильного тела. Потом шепнула: «Прощай!» и пошла упругой решительной походкой в сторону западных ворот навстречу Пандавам. Я посмотрел ей вслед, но сомнение не подняло змеиной головы в моем сердце. Мне было в обратную сторону.

За два дня я стал частью этого последнего, траурного венка дваждырожденных и не мог заставить себя посмотреть в глаза Пандавам, торжествующим победу. Если бы победил Дурьодхана, эта толпа на улицах встречала бы его с неменьшим пылом.

Вдруг несколько человек, носящих праздничные венки, заметили нашу процессию, направляющуюся к южным воротам города. Кто-то закричал проклятия, кто-то схватил камни и палки, устремляясь наперерез. Трусы спешили выместить свой страх и злобу на тех, кто не способен был дать отпор. Заголосили женщины, зашлись в крике маленькие дети.

Я забыл, что устал от вида крови и обещал Лате не прикасаться к мечу. Мне вновь захотелось убивать. Рука выхватила оружие раньше, чем сознание взвесило все последствия поступка. Холодное синее пламя билось в клинке, ожидая приказа излиться на жертву. Я отбросил плащ, и на солнце вспыхнул медный панцирь с приносящим счастье изображением львинообразной обезьяны. Символ дома Арджуны и вид обнаженного меча повергли нападавших в смятение. Воля обывателей, отважившихся вылезти из нор после битвы, была не длиннее моего клинка. И все-таки их было слишком много.

— Дорогу, шакалы! — вдруг грозно крикнул кто-то за моей спиной.

Ошеломленный, я оглянулся и увидел нежное лицо Юютсу — самого младшего сына Дхритараштры, родившегося от женщины-вайшьи. Он стоял в колеснице, держа в руках длинное, блистающее на солнце копье. Не обращая больше внимания на вспятившуюся толпу, он повернулся ко мне.

— Все мои братья убиты. Одиннадцать акшаукини, защищавших Хастинапур, втоптаны в землю. А этим еще мало крови… — сойдя с колесницы, Юютсу обратился к женщинам куру:

— Юдхиштхира, преданный справедливости, послал меня вперед, чтобы я остановил панику. Нет никакой нужды спасаться бегством…