Владимир Леви - MEMENTO, книга перехода

Еще из материнских писем. Жизненная ситуация другая.

ВЛ, мне 34 года. У меня растут два сына – старшему 16 лет, меньшему – 7. Я всегда была очень переживательной мамой – это, наверное, страхи детства – родители часто оставляли меня на бабушку и занимались своей жизнью. Всегда переживала за детей, а когда болели, то особенно сильно. И вот два с половиной года назад у меня умерла одномесячная дочка… После этого у меня возник страх, что с меньшим сыном может такое же случиться. Он растет здоровым парнем, и я стараюсь всеми силами отгонять эту мысль. Хожу в церковь, молюсь. Но страх остается. Младший сын стал капризным, у него появился страх остаться без матери – может быть, это еще и из-за того, что после смерти дочери муж нас бросил и с сыном не общается…

Я читала ваши книги, стараюсь работать над собой. Смогла преодолеть страх своей смерти, который тоже родом из детства. Но пережитая боль утраты осталась, и страх за сына неодолим… Я сильная женщина, но жить так очень трудно…

Оксана, справитесь, – вопрос времени. Прошло его уже немало, но ведь душа имеет свое времяисчисление, и иные десятилетия равны минуте, а иные минуты – десятилетиям.

Вряд ли в таких случаях имеют силу какие-то рассудочные доводы, но все же напомню: во времена наших прабабушек в семьях умирал каждый второй-третий ребенок, и только многодетность семей обеспечивала воспроизведение рода. И сейчас та же природная закономерность жестокого отбора нет-нет да и пробивается сквозь все заслоны медицины и гигиены, социального и семейного обережения. На памяти моей – несколько случаев быстрых уходов из жизни детишек, едва успевших появиться, и нередко причины таких катастроф остаются нераспознанными. Все под Богом ходим, и старые, и средние, и малые, и самые крохи, хотя у них есть и защиты, не свойственные последующим возрастам.

Вы и сами понимаете: нет у вас оснований для повышенного, сверх обычного, беспокойства за жизнь вашего мальчика. Понимаете и то, что здоровье ребенка, душевное прежде всего, в немалой степени зависит от настроения мамы, от бодрости ее духа.

О поступке вашего мужа говорить не буду… Верю, что вы в своем горе и трудностях не останетесь одинокой, что есть родные и друзья, которые вас поддержат. Первостепенно важно, чтобы жизнь ваша и ребят наполнялась общением и разнообразными занятиями, чтобы было просто некогда горевать. Тогда и рана быстрее затянется, и страхи уйдут, и душа откроется любви и притянет ее.

Что говорит нам о потере детей и родительском горе природа?

Вот что: для природных созданий потеря детенышей – событие весьма вероятное, можно сказать, обыденное. Детеныш слаб, беззащитен. Мир хищен, жесток, коварен. Даже самые удачные по наследственности малыши, пока не вырастут, подвергаются огромным опасностям. Взрослых родителей судьба тоже не балует. Вот почему так неукротимо избыточен половой инстинкт: для рода спасительно важно произвести на свет потомства как можно больше. Потеря многих возмещается прибытием еще многих и многих.

Боль от потери детенышей свойственна только тем природным родителям, которые о своих детенышах заботятся, выкармливают их, выхаживают, оберегают и защищают. Чем развитее существо, тем больнее. Вот у Есенина – потрясающее описание материнского горя не только собаки.

Сколь продолжительным может быть такое запредельное горе у наших меньших братьев (в основном у сестер), нам неведомо; но хочется думать, что оно короче, чем такое же наше, короче, чем их собственная недолгая жизнь. Если у собаки рождаются еще щенки, то, возможно, прежних, потерянных, она забывает или вспоминает, глядя на новых, и думает, что они к ней вернулись…

А что рассказывает человеческая история?

Разное рассказывает. С одной стороны, родительское горе – данность безусловная, старше истории. С другой – немало примеров жестокого отношения к детям, равнодушия к потерям детей – и в античности (в Спарте особенно), и на Востоке, и в Африке, и в средневековой Европе, и позднее… Хрестоматийный случай ученика Сократа Ксенофонта, который в ответ на известие о гибели его сына в сражении спокойно ответил: «Я знал, что родил смертного», – еще далеко не самый впечатляющий.

Многодетность и высокая детская смертность – две многотысячелетние массовые прививки от непомерности родительского горя. У нас теперь этих прививок нет. Никаких нет.

Разговаривая с потерявшими детей, иной раз поражаешься их душевной силе. Выдерживать такую муку изо дня в день, беспрерывно, годами, десятилетиями, до конца…Что или кто дает эту запредельную силу, зачем?..

Люди этого уровня об уменьшении боли не помышляют, наоборот – обезболивание воспринимают как преступление перед памятью и душой. Помощь некоторым требуется лишь в смысловом принятии – чтобы боль утраты вошла в Книгу Судеб не зачерненной страницей, где нет ничего, кроме непроглядной могильной тьмы, – а строкой жизни, оборванной, но живой.

Знаю супругов, психологов, потерявших десятилетнюю дочку, которую не удалось спасти от раковой опухоли. Девочка была жизнерадостной умницей, не по годам развитой, все понимала. Родители смогли сделать ее Переход светлым, насыщенным творчеством, игрой и любовью. Сейчас трудятся, помогая другим семьям и детям.

Близко знал Александру Иосифовну Розанову-Гроссман ( далее по инициалам – АИ ) – талантливого режиссера и педагога, многолетнюю руководительницу известной в Москве детско-юношеской театральной студии при Доме пионеров. Человек в высшей степени творческий, страстный, горячий, АИ была, сверх того, как мало кто, наделена даром любви и верности. «Я однолюб», – сказала однажды о себе, это было точное самоопределение, относившееся не только к личной жизни, но и к работе, к мировоззрению, ко всему и всем.