Бхагван Раджниш - Дао. Три сокровища. Беседы о «Дао Де Цзин» т. 2

Нет, он не был менее развит, на самом деле он был более человеком всеобщности, он не был так же совершенен, как Махавира, но он был более приверженцем всеобщности, чем Махавира, и больше любил вас. Он любил вас так сильно, что иногда, если было нужно, становился грешным. Махавира не любил вас. Он был просто не-насильником. Постарайтесь это понять. Махавира не любил вас и не ненавидел вас, он был равнодушен. Иисус любил вас и любил глубоко, и не удивительно, что христианство стало такой существенной силой в мире, и что джайнизм остался бессильной ветвью, мертвой сущностью. Почему так случилось? Иисус любил, и его любовь была так велика, что он не боялся разгневаться. Он знал, что вы поймете. Если родитель сердится и если он действительно любит ребенка, ребенок поймет и не будет чувствовать себя униженным. На деле происходит противоположное: если родитель никогда не сердится на ребенка, ребенок чувствует себя обиженным, потому что родитель холоден. Он никогда не будет способен простить такого отца и такую мать.

Каждый день это много раз случается в вашей жизни. Люди иногда приходят ко мне. Как раз несколько дней назад один молодой человек сказал, что его воспитала мачеха, и он очень-очень на нее сердит. Он не может простить ее, он не может забыть ее, и пока конфликт не разрешился, он не в состоянии медитировать, потому что даже и в состоянии медитации он продолжает думать о своей мачехе, и о том, как плохо она себя вела по отношению к нему и как глубоко он чувствовал себя обиженным. Он носит в себе эту рану и спрашивает меня, как ее изменить.

Я всегда удивляюсь — это случается всегда, когда человек живете мачехой, но я никогда не видел, чтобы какая-нибудь мачеха была более злой, чем иные матери; настоящие матери бывают даже более сердитыми, чем мачехи, и настоящие матери бьют детей даже больше, чем мачехи. Они могут себе это позволить. Тогда отчего такая большая разница? А разница вот в чем: настоящая мать любит, и любовь видоизменила качество гнева. Если она сердится и бьет, ребенок знает, что она и любит его. На самом деле ребенок постепенно начинает понимать, что она так сильно бьет его, потому что любит. Когда бьет и оскорбляет мачеха, это очень глубоко уязвляет и обижает, и это остается раной на всю жизнь.

В чем же дело? Оскорбление, ярость, гнев мачехи холоден. Она не любит. Здесь есть только основание, самого здания не существует.

Любовь видоизменяет ненависть, гнев, все. Сочувствие становится чем-то вроде зонтика и меняет все, что попадает в его сферу.

Вы считаете, что человек, являющийся моралистом, пуританином, живущий по правилами и чересчур серьезно следующий им, совершенен, потому что вы не видели в нем ни капли гнева. Вы никогда не увидите ничего того, что вы осуждаете в себе, он сама чистота. Но сама чистота становится абстракцией, теорией. Он просто мыльный пузырь, он нереален, потому что не имеет основания. На деле в нем нет ничего хорошего, он «именно хороший». Но чтобы быть действительно, по-настоящему хорошим, необходимо противоположное, необходима всеобщность.

Случилось мулле Насреддину служить в какой-то фирме. Однажды босс подарил ему бутылку бренди. Он подождал, а затем через два-три дня, когда мулла даже не поблагодарил его, спросил: «Как ты распорядился тем бренди, что я подарил тебе? Оно хорошее?» Мулла Насреддин сказал: «Да, именно хорошее». Босс спросил: «Что ты хочешь сказать этим «именно хорошее»?» Мулла сказал: «Именно правду». Босс сказал: «Я не понимаю. Что ты имеешь в виду, говоря «именно правда» или «именно хорошее»?» Мулла Насреддин сказал: «Если бы оно было немного лучше, вы бы не подарили мне его, если бы оно было немного хуже, я бы отдал его еще кому-нибудь. Оно именно хорошее, именно правда».

Быть «именно правым» значит быть ничем, это очень заурядное состояние ума. Все ваши так называемые гуру почти всегда совершенствующиеся и привлекают вас оттого, что вы не видите ясной картины. Всего того, что вы осуждаете в себе, здесь нет; они просто горячие пузыри воздуха, не имеющие в своей жизни ничего реального, никакого основания. Они половинчаты, они не несут в себе полноты, всеобщности. Они отвергли многое, и то, что они отвергли, все еще находится в их подсознании, в их бессознательном, упорно борясь, чтобы выйти наружу.

Вот почему ваши святые, ваши так называемые святые, ходят дрожа: они боятся грехов, которых не совершили. Это действительно кое-что. Представьте: грешник не боится грехов, которые совершил, но святой очень боится грехов, которых он не совершал, потому что они изнутри как бы стучат в дверь: открой дверь и выпусти нас. Святые всегда боятся, вот почему они ходят за пределами города, не вливаясь в общество, и идут в Гималаи, в монастырь.

Слово «монастырь» прекрасно, оно исходит от греческого корня, который означает «находиться одному». Оно от того же корня, что и монополия, моногамия, монотонный, это «моно» стало «монах». «Монах» означает тот, кто хочет жить один. Монастырь — место, где люди живут поодиночке, даже если есть другие, каждый живет один в своей келье.

Почему такой большой страх перед миром? Страх перед миром — это страх бессознательного, потому что если вы на базаре, кто знает, в любой момент может появиться слишком большое искушение. Но если вы ушли далеко в монастырь в Гималаях, даже если только мысль о женщине, фантазия беспокоит вас, вы ничего не сможете сделать: там нет женщин. И к тому времени, когда вы достигнете Пуны, фантазия умрет и вы будете под контролем.

Уйти прочь от мира — значит создать дистанцию между реальной жизнью и миром фантазии, потому что если вы находитесь на базаре, фантазия берет верх и вы не сможете себя контролировать.

Все совершенствующиеся становятся беглецами, они вынуждены, но вы видите в них совершенство. Они — не живые цветы, они — пластиковые цветы. Они могут быть совершенны, но они не имеют аромата. Аромат принадлежит всеобщности и жизни. Он исходит от того, кто вобрал в себя все, кто дарит жизнь, того, кто изменил всю свою суть, не отвергая ни одной части, но тогда он не будет похож на совершенство.

Вот что имеет в виду Лао-цзы. Он говорит:

«Высшее совершенство выглядит как несовершенство»

Чем выше совершенство, тем меньше вы способны увидеть его; чем ниже совершенство, тем легче его увидеть.

Действительно, вы можете видеть только тех людей, которые рядом с вами, такие же, как вы, вы можете их понять. Они в чем-то могут быть лучше вас, но они такие, как вы. Вы можете быть более злыми, они могут быть менее злыми, разница в количестве, а не в качестве; вы грешники, они святые.

Святой — это всего лишь тот, кто тоже осудил как грех все то, что осудили вы, и бросил это в свое бессознательное. Он живет вяло, — и жизнь эта лишь видимость, — всегда страшась этих корней внутри себя, вечно дрожа и молясь, моля Бога не ввести его в искушение. Вы можете понять его, он вам очень близок, пограничная полоса не такая большая и не такая непрерывная, она смутная. Но настоящее совершенство, по-настоящему совершенный человек, настолько неясен, так отличается от вас, что вы не можете его понять. Недопонимание будет то единственное, что вы поняли о нем.