Ог Мандино - Величайший успех в мире

В начале второго года нашей дружбы с Закхеем, когда поля наши все еще представляли собой разрозненные клочки земли, но уже начали давать урожай, Закхей строжайше наказал мне, как своему управляющему, отдавать неимущим и нуждающимся неслыханную до того сумму - половину всей прибыли. По мере того как дела наши шли в гору, мы тратили на одежду и пищу для бедняков все больше и больше. Мы строили дома для стариков и сирот, приглашали докторов из Египта и Рима, дабы облегчить страдания больных и калек, приглашали учителей для наставления молодых. Даже самые несчастные, одинокие и отверженные были извлечены из трущоб и окружены заботой до тех пор, пока некое подобие чувства собственного достоинства не возвращалось к ним. Совершенно невозможно, даже для человека с моими способностями и опытом, подсчитать, сколько золота и серебра мы на это потратили, сколько спасли несчастных, и все это благодаря безграничной щедрости моего учителя.

В отличие от тех богачей, что по всей земле трезвонят о своих мимолетных милосердных поступках, не в характере Закхея было на каждом углу кричать о своих благих делах и великой щедрости. Даже когда известный ученый из Афин, узнав обо всем, что Закхей сделал за последние тридцать лет, воскликнул, что он, несомненно, добился “величайшего успеха в мире”, я помню, как Закхей в ответ на его слова, смутившись, покраснел и недоуменно пожал своими огромными плечами. Его реакция на любую похвалу была всегда одинакова. Господь в неизмеримой своей щедрости даровал ему много больше, чем нужно одному человеку, и Закхей много жертвовал неимущим, считая при этом, что сколь бы много он не раздавал, это - всего лишь малая толика его богатств, ничтожно низкая плата за благодеяния, оказываемые ему Всевышним.

И Господь продолжал преумножать его богатство.

Закхей управлял своим царством, как мы шутливо называли все его многочисленное и разнообразное хозяйство, справедливо, но твердо. Все шло хорошо, если бы не трагедия, омрачившая те первые десятилетия процветания.

Она-то и сблизила нас окончательно.

Как ни странно, горе соединяет два сердца крепче, чем счастье.

По мере того как империя Закхея все разрасталась, а с ней преумножались его богатства, мы виделись с Закхеем все реже. Я обычно был занят в одном из наших громадных хранилищ, переписывая и пересчитывая горы товаров, или проверял многочисленные счета. Закхей, в свою очередь, ездил с одной с одной фермы на другую, помогая мудрыми советами своим управляющим. Зачастую он сам выходил с крестьянами работать в поле. Закхей был поистине счастливым человеком. Он любил свое дело.

По вечерам, когда ни один из нас еще не был женат, Закхей и я всегда ужинали вместе - это стало нашей традицией. Мы пользовались этим непродолжительным отдыхом, чтобы обсудить наши дела и помечтать о будущем.

Но один из таких вечеров мне никогда не забыть. В тот день мой хозяин был странно молчалив и ел без аппетита. Тишину нарушали лишь мои краткие замечания, на которые Закхей отвечал рассеянными кивками. Так прошел ужин.

Закхей еще никогда не выглядел таким подавленным и угрюмым, поэтому я не выдержал и, решив, что дальше так продолжаться не может, осторожно произнес:

- Закхей, скажи, что случилось?

Он поднял голову, беспомощно посмотрел на меня, и опять промолчал.

- Что-нибудь произошло на одной из ферм? - продолжал я упорствовать. - Где ты пропадал весь день?

- На участках к северу от города.

- И как хлопковые поля Рубена и посевы сахарного тростника Джонатана переносят засуху, ведь воды у них очень мало?

- Там все в порядке. Они ожидают, что урожаи будут намного богаче, чем в прошлом году.

После этого вновь воцарилось молчание. Я недоумевал. Никогда прежде не выглядел Закхей таким удрученным и не был со мной так немногословен.

- Ты не заболел? - спросил я его наконец.

Он покачал головой. Снова молчание повисло в воздухе. Человек я упрямый, но решил не задавать больше вопросов, а просто терпеливо ждать, пока Закхей сам мне расскажет о своих неприятностях. Я очень хотел знать, что так опечалило Закхея, поэтому был готов сидеть хоть до рассвета, но, к счастью, мое ожидание не затянулось. Закхей неожиданно вскочил с ложа и, подойдя ко мне, приподнял край своей льняной туники, открывая моему взору тонкие, как у ребенка, ноги.

- Посмотри на меня, Иосиф! - скорбно проговорил он. - Посмотри на ужасную ошибку природы, сотворившую это тело! Вглядись повнимательнее в эту голову - ее размеров хватило бы на двоих, и она совершенно лысая! Взгляни на эти громадные плечи, руки, на странную шарообразную грудь и посмотри, посмотри на жалкие, хлипкие тростиночки - это мои ноги, вынужденные поддерживать мое уродство. Я - дурная шутка, пародия на человека. Я заточен в ужасную клетку своего несуразного тела, из которой не выберусь до самой смерти. Пожизненное заключение в темнице без единой двери! Иосиф! Ну почему именно со мной Господь обошелся так жестоко, наградив такой внешностью?

Он упал на свое ложе, обхватив голову руками и безутешно рыдая. Я был так ошеломлен его словами и поведением, что застыл в неловком молчании. За все годы дружбы мы лишь дважды коснулись этой темы - его роста и необычного телосложения, причем оба раза за обедом, после выпитого вина. Помнится, оба наших разговора начинались с моих предложений, что пора бы нам женится. В ответ он лишь печально улыбался и отвечал, что нет женщины, которая, будучи в здравом уме, согласилась бы обручиться с неполноценным мужчиной, если, правда, она не так же уродлива, как и он сам.

“Хорош суженый!” - горько усмехнулся он тогда.

Наклонившись, я дотронулся до его плеча.

- Закхей. Скажи, ты сегодня разговаривал со старым Джонатаном?

Он удивленно посмотрел на меня, отведя от лица руки.

- Мы проговорили с ним все утро. Я и не заметил, как пролетело время. А почему ты спрашиваешь об этом?

- А как поживает его любимая дочь Лия? Мне кажется, с каждым годом она становится все прекраснее.

Могучие плечи Закхея печально поникли, и он отвернулся от меня.

- Иосиф, мы так долго уже вместе, что стали неразлучны, как братья.

То, что таится на сердце у одного, другой прочтет, как в развернутом свитке. У нас нет секретов друг от друга, мы все понимаем без слов. Я отдал бы все, что имею, только бы Лия стала моей женой.

Он горько вздохнул.

- А что же Лия? Что чувствует она?

- Кто может знать об этом наверняка, кроме нее самой? Когда я приезжаю к ее отцу, она всегда добра и вежлива со мной. Но какими могут быть ее чувства ко мне, к некрасивому, низкорослому богатому человеку, владеющему землей, с которой кормится ее семья? А если я отважусь попросить родителей Лии женится на ней, то не примут ли они мое предложение только ради благополучия своей семьи и тех прекрасных вещей, которыми я могу ее одарить? Как она может испытывать хоть каплю любви к мужчине, заточенному в этой “клетке”? - лицо его вновь исказилось от боли, и он, желая подчеркнуть свое уродство, дотронулся сначала до макушки, а потом, не нагибаясь, с легкостью, и до пят.