Тартанг Тулку - Время, пространство и знание

Значения и существования можно также рассматривать в перспективе Большого Знания, Большого Времени. В этом случае «мы», наша позиция, переживание и ориентированность на цель, которые все есть тонко расставленные и направленные значения, не случаются сами по себе и не установлены.

Цели не релевантны Пространственно-Временному-Знанческому видению. Горная практика предназначена помочь разоблачению в основе своей самоограничивающего и обедняющего характера целенаправленного переживания. Далее она служит показу бесконечного динамизма, который есть «здесь» для Большого Времени, без того, чтобы Большое Время стало лишь иначе установленным и направленным значением или «переживанием за пределами переживаний и значений».

Нас привели к мысли о реальности как о включающей постижение существования — «нечто» ярко освещенное по сравнению с задним планом «ничто» (или пустого пространства). Мы противопоставляем энергетическую жизнь статической смерти (небытию и непроисходящему). Но даже, казалось бы, «положительные» элементы таких пар выдвигают себя вперед так, что это становится мертвящим, пока мы не сможем использовать Большое Знание, чтобы видеть их в их природе Большого Времени.

Оживление переживания через упражнение 15 дает возможность понять трансценденцию всего «происходящего» и «переживания» по-новому. Реализация всепроникающего «непроисходящего» не включает в себя отсутствия, пробела в линейных рядах событий. «Несуществование» Большого Пространства — это благотворитель (бенефактор) жизни и наличие реальности, а не угроза ей.

Соотнесение «значений» с «временем», а «времени» — с коммуникацией не может быть объяснено в терминах общепринятых определений этих терминов. «Значение», «положение» и «направленность» приобретают новое значение в контексте нового видения.

При возвращении к низко-пространственным образам платформы или выигрышной точки для наблюдения, а также к образу вмещающей камеры мы можем увидеть, что это именно значения, которые для того чтобы значить, требуют относительно статической позиции, определенной подобным же статическим окружением (и вместилищем). Значения работают в терминах «значимых вещей», которые неизбежно должны быть размечены ненарушаемыми границами, непроницаемыми перегородками. Значения зависят от пределов, установленных нашему вниманию в отношении динамизма и разделения, перегораживания.

Мы не замечаем, что все определяющие поверхности еще накалены добела и податливы, как для ковки. Это было бы слишком угрожающим, поскольку мы и наше положение были бы тогда предметом того же самонаблюдения. Самоориентация требует основательном укрепления, которое может существовать только в до вольно замороженном энергетическом состоянии. Более низкое пространство является вместилищем, ограничивающей тюрьмой, но тюрьмой, за которую мы благодарны. Оно милосердно отказывает нам в пространстве для достаточно широкой перспективы, чтобы увидеть целое того, что включено в нашу реальность. Мы не способны выйти за пределы самих себя, чтобы посмотреть внимательно, и мы не хотим этого.

Если мы рассматриваем более низкое пространство как камеру, тогда о значениях можно мыслить как о (многих) эхо, которые отражаются от ее стен. Но фактически эти эхо не только звучат, но в действительности и определяют эти стены. Камера сама по себе является значением или, более точно, вместе со всеми другими вещами задается временем как ряд значений. По этой причине стены вместилища связаны со стенами, очерчивающими поверхности вмещенных объектов. Чтобы пройти сквозь один набор стен, мы должны проникнуть сквозь другой набор стен (включая и те, что очерчивают наши «самости»). Личную территорию необходимо трансцендировать, превзойти.

Низшее пространство — крайне эгоцентрически ориентированная утроба, защищенное место, которое тем не менее предусматривает своего рода трение или феномен противодействия.

Взаимодействие двух только что упомянутых рядов стен и есть то, что выполняют смыслы. Но это взаимодействие слишком ригидно, чтобы быть гармоничным и удовлетворяющим. Значения коммуникативны, но в том смысле, который включает действие «загораживания».

Все коммуникации и описания на этом уровне делаются «временем» Но временная болтовня, которая структурирует и разделяет нашу эгоцентрически ориентированную сферу (в том смысле, что остается возбуждающей «загораживание»), снимается более открытым «пространством». И такое более открытое пространство не становится камерой, отражающей чьи-то личные образы и послания.

Хотя не подвергаемое сомнению (а для низшего пространства бесспорное) наложение самости включает в себя суждения о ее строении, нет ничего «там снаружи», что было бы независимым объектом, верно или неверно оцениваемым. В более общем смысле важно понять, что мы не принадлежим к чему-то и не определены чем-то, что являлось бы поистине другим («миром») и находилось бы где-то еще (в «мире») Тогда следует дальнейшее осознавание, которое может нам помочь трансцендировать даже идею «самости «здесь», которые «не принадлежат чему-то еще».

Такое понимание само по себе не включает значений. Парадоксально, что это понимание может быть более доступно нам, быть буквально под рукой, как только нам показано, что понимание не должно быть чем-то иным, нежели значения или где-то еще. То есть это не должно быть «пониманием», которое очерчивается особой характеристикой, что это — «за пределами значений».

Нам нужно культивировать равновесие перспективы между открытостью Большого Пространства, прославляемой свободной от значений способностью Большого Времени, и барьерами низшего пространства, отмеченного распространением значений, составляющих низшее время. В перспективе Большого Пространства открытое «пространство» и разгороженное, разделенное «пространство» — одно и то же. Именно охватывание всех граней видимости показывает нам природу открытости и «несуществования» Большого Пространства. Без бесконечного разнообразия как оценки видимости наше понимание Большого Пространства было бы слишком ограниченным.

До тех пор, пока в силе дихотомии наподобие «существования» и его отсутствия, «несуществования» дискуссии об отношении Большого Пространства к конкретной видимости будут казаться проблематичными. Как может «несуществование» вести к видимости? Это возможно, потому что обычные идеи о «несущевовании» — и о «видимости» и «существовании» — здесь неприменимы.

Термины «существование» и «несуществование» используют обычно в приложении к линейным рядам. Существование видится как причинные точки (моменты) в пределах ряда. Тогда «несуществование» относится к пробелу, бреши в рядах. Если бы серия-сегмент была лишена вещей или причин, тогда, естественно, проистекающее как результат существования в рядах, видимость не «случилась» бы.