Софроний - Духовные беседы

Я помню один урок этого монаха отца Серафима. Его келья была недалеко от моей, и я нередко проходил мимо него. Мы встречались довольно часто. Один раз я был болен. Он увидел меня и говорит:

— Смотрю я на тебя. Ты скоро умрешь.

Я спросил:

— А как скоро?

— Я полагаю, — отвечает он, — что тебе только два года жить.

— Отче Серафиме, — я ему говорю, — значит, вы меня не считаете монахом?

— Почему ты так говоришь?

— Я боюсь, что вы меня вводите в заблуждение, потому что я думаю каждый день о смерти, а вы мне говорите — два года я буду жить еще.

Тогда он ответил:

— Если бы я сказал тебе: «еще шесть лет», и тогда не хватит нам дней для покаяния.

Так он сумел ответить достойно на мой «укор». Было бы интересным рассказывать о многом из того, что мне пришлось пережить на Афоне. У меня была своя забота: как мне перемениться всем моим существом, чтобы стать действительно христианином. Но если бы я был писателем и записывал бы все случаи и беседы, то даже в мое время на Афоне можно было бы написать Патерик нисколько не хуже, чем древние Патерики. Но об этом уже не приходится жалеть.

Со мною был такой случай. Мне как-то пришлось побывать в женском монастыре в Louvain в Бельгии. Когда я ехал туда, то было странное ощущение: у меня не было никакого слова к тем монахиням, с которыми мне предстояло говорить. По моем приезде собралось довольно большое количество монахинь и даже пришла старая игуменья, и все ждали от меня слова. Я сказал им: «У меня нет никакого слова, никакой мысли, но если вы хотите, чтобы мы беседовали о чем-либо актуальном для вашей жизни, то задайте мне вопрос!» И одна из монахинь, которая была учительницей в школе, говорит: «Скажите нам слово о послушании». И когда я начал говорить о послушании, то прошло больше часу, я не мог остановить слово свое. И они все сидели как застывшие и внимательно слушали. Так, я иногда хотел бы, чтобы вы тоже мне поставили вопрос. Ибо, как опыт показал, когда мы читаем приготовленное уже слово, то в нем вдруг исчезает жизнь и оно перестает действовать. А когда оно рождается из самой нужды жизни, тогда оно обладает энергией, которая действительно может перерождать людей.

Так, я начал говорить монахиням о послушании: к чему оно приводит, как оно, будучи монашеским подвигом, вводит нас в поток Божественной воли. И конец сему подвигу — человек повторяет слова Христа: «Аз есмь». Тогда нам дается опыт Бытия, опыт «быть», а не просто «бывать»; и Бытие, исходящее от Бога Самого, становится нашей жизнью.

Так и вы иногда помогайте мне... Пожалуйста, молитесь каждый за каждого и за всех. И все вместе да молимся мы о каждом человеке, о каждом брате...

О рождении слова для присутствующих. О сочетании беспредельно великого с самым простым в нашей жизни. Праведнику закон не лежит: надо слушать голос Бога. О недоразумениях. Прп. Силуан — пример свободы от всякой конкуренции. Наше спасение — в единстве. От молитвы за монастырь до молитвы за всего Адама. Следуйте духовникам. О трудности при частичности понимания у некоторых. О сохранении общего принципа. О сверхобразной молитве. Трудно найти язык для слова.

Сегодня я попросил вас прийти на беседу нашу — внутримонастырскую.

Мы сейчас допускаем гостей на наши собрания, всегда очень интимные, как и интимна заповедь Божия. Я все время пытался вам объяснить, как рождается слово Божие в сердце человека. Этот процесс не так прост и вместе с тем очень ясен и чист. Каким образом вместо нашего страстного голоса услышать голос Бога нашего в сердце нашем? При всем невыразимо великом задании, стоящем пред нами, наша жизнь все-таки остается очень простою во внешнем проявлении своем. Когда были беседы наши в присутствии гостей, то, хотя мое слово обращается к новопришедшим, я заметил, что странным образом молитва о слове включает их. И включить их — это значит: изменить содержание беседы. Так что когда мы одни, то я свободнее держусь, несмотря на неодинаковые реакции и состояния людей, присутствующих здесь. Однако и в данном случае мы не освобождаемся совсем и не достигаем единства слова, поскольку наша беседа не может касаться одного и того же уровня для всех нас, ибо все мы стоим на разных уровнях.

Особенно теперь, когда наш монастырь вырастает в значительно большую группу людей, для меня становится как бы необходимым снова и снова повторять вам: стройте этот монастырь своею молитвой, не забывая великой цели спасения, даже если в повседневной жизни вы делаете самые простые работы. Сие беспредельно великое с самым простым повседневным соединяются как-то естественно.

Когда ум наш весь направлен к Богу, когда нет у нас другой жизни, кроме Бога, тогда мы освобождаемся от некоторых внешних форм, которые называются обычно «каноном» или «правилом». Правило, как нечто обязательное для повторения годами и десятилетиями, как показал опыт, остается все-таки и необходимым, и стесняющим. Апостол Павел просто говорит: «праведнику закон не лежит» (см. 1 Тим. 1:9). Кто хочет быть движим Духом Святым, тот не должен быть связан и не может быть связан правилами.

О чем бы я ни говорил в присутствии посторонних людей, я всегда склоняюсь к мысли — понимают ли они вообще монашество. Но монашество в сознании людей, надо сказать, далеко не соответствует подлинному величию этой культуры. Эта культура духа есть наш подвиг. Нам необходимо всем развиться до того, чтобы слышать безошибочно голос Господа. Этот подвиг требует постоянного, днем и ночью, внутреннего внимания. И так жизнь, простая по внешности, будет постоянным общением с Богом. Те, которые приходят извне, не могут увидеть настоящего процесса нашей жизни. Даже когда одни мы собираемся, все-таки мы не достигаем единства духа: не потому, что нет у нас желания, а потому, что у нас различный опыт. И каждый в пределах своего опыта понимает вещи.

Что касается новопришедших, мы узнаем в них родных нам по духу людей. И, конечно, задачей нашей является включить их в нашу жизнь, чтобы община наша стала как бы единым человеком.

Когда мы усваиваем эту мысль, тогда устраняется страшно много разных недоразумений. Тогда исчезает некое «соревнование», и всякое благое дело, всякое доброе слово строит наш монастырь, укрепляет его. И, наоборот, всякое слово, которое есть проявление нашей немощи, наших страстей, а не Божественной воли, разрушает монастырь. Помните это, пожалуйста! Я вынуждаюсь говорить вам об этом усиленно, потому что, как это ни странно, у меня нет еще чувства такого, что все вы делаете так, как я вас прошу, — то есть молитесь за всех и каждого, и за общую нашу жизнь, и за каждого человека. Если бы вы приняли мою мысль, то жизнь наша потекла бы совсем иначе. Я пытаюсь получить слово, чтобы объяснить яснее мою мысль. И скажу правду: я сейчас не имею такого слова. Ибо еще не достигли мы сознания, что в жизни монастыря общежительного выражается идеальная форма человеческой жизни на Земле.