Сергей Хоружий - После перерыва. Пути русской философии

К тому же, в главных вещах уступкам не было места. Во всех основных аспектах, процесс становленья нового строя шел неуклонно, не прерываясь и не меняя направления. Прочтя «Архипелаг Гулаг», мы обязаны знать, что поток репрессий отнюдь не прекращался и в годы нэпа. Репрессии были политическими (хотя прежние оппоненты уже не имели возможности борьбы), классовыми, религиозными. С ними смыкались разнообразные меры контроля, ограничения, подавления, запугивания, шельмования. Но каким же целям служил весь этот подавительный арсенал, когда всякая оппозиция уже была подавлена? Взглянув на историю советского строя, мы можем сказать сегодня, что вслед за ликвидацией оппозиции следующим этапом в его создании стала ликвидация общественности. И если первое было отнюдь не ново (возвращая к совсем недавнему абсолютизму), то второе столкнуло страну на неведомый прежде путь, что очень скоро привел к разрушению общества и полному торжеству тоталитаризма.

Власть и общественность: эта двоица — как бы русский вариант двухпартийной системы, системы двух начал или сил, балансом которых держится общество. Такой вариант бытовал у нас около столетия, сменив предыдущую пару сил, известную как «самовластие и удавка». К сожалению, он редко бывал тем конструктивным соперничеством-сотрудничеством, которое с одобреньем рисовал Пушкин: «Тут натиск пламенный, а там отпор суровый / Пружины смелые гражданственности новой». Что было у нас, напоминало чаще две своры, рыча и ощерясь, стоящие противу друг друга. Но все же, при всем несовершенстве и неприглядности, нехитрая модель работала. Смысл ее был в том, что две враждующие силы создавали между собою зазор, пространство — и за счет этого социального пространства могли существовать свобода личности и культура. И созданное пространство оказалось достаточным, чтобы в нем смог осуществиться ни много ни мало — феномен русской литературной классики.

Надо уточнить: определяющим признаком общественности была не политическая оппозиционность, но независимость, обладание собственною системой ценностей, которая выражалась в таких реальностях, как «общественное мнение», «общественный этический кодекс»... Даже в периоды возбуждений основную часть составляла обыкновенная лояльная общественность — земская, просветительская, академическая, не входящая в крайний политизированный слой («свору»), однако сохраняющая духовную независимость. И именно эта лояльная, но независимая общественность стала объектом нового этапа репрессивной политики. Этап этот широко развернулся в 1921—22 гг., хотя и раньше, когда в центре еще стояла борьба с действительными противниками, многие меры новой власти — прежде всего, религиозные преследования — уже явно относились к борьбе с общественностью, к разрушению устоев общественного и народного самостояния.

Первою крупной акцией, обозначившей новые цели и, видимо, подтолкнувшей к рождению идею высылки, стал разгром Помгола (Всероссийского Комитета помощи голодающим) в августе 1921 г. Помгол, созданный в связи с голодом в Поволжье, был утвержден декретом ВЦИК 21 июня 1921 г. в составе 63-х человек, в числе которых были представители правительства (Каменев, Рыков и др.), специалисты сельского хозяйства и видные общественные деятели (Короленко, Горький, Станиславский и др.). Он развернул работу быстро и эффективно. «Нескольких дней оказалось достаточно, чтобы в голодные губернии отправились поезда картофеля, тонны ржи, возы овощей ... в кассу общественного комитета потекли отовсюду деньги, которых не хотели давать комитету официальному... комитет, никакой властью не облеченный, опиравшийся лишь на нравственный авторитет... спас миллион обреченных на ужасную смерть», — писал поздней М. Осоргин, один из активнейших работников Комитета. Авторитет Помгола помог привлечь крупномасштабную помощь из-за рубежа: в конце августа 1921 г. были подписаны соглашения о продовольственных поставках с организацией помощи Нансена и с американской организацией Гувера, знаменитою АРА, посылки которой запомнились с тех пор многим в России. Немедленно после этих соглашений, 26 августа, В.И. Ленин пишет письмо «Сталину и всем членам Политбюро ЦК РКП(б)» с требованием и детальной программой роспуска Помгола и репрессий над его членами. На следующий день, 27 августа, Комитет был разогнан и члены его (за вычетом коммунистов и нескольких знаменитостей) арестованы. Большая часть их после недолгого заключения подверглась ссылке, а многие затем оказались и в списках высланных из страны.

Эпизод выразителен и важен. Как раз в этот период Питирим Сорокин, человек с блестящим талантом социолога, с надеждою развивал свою «англосаксонскую модель»: лояльно смиряясь с невозможностью политической свободы в стране, он все же пытался изыскать какое-то поле деятельности для общественных сил и думал, что таковым может стать сфера разнообразной неполитической инициативы — культура, церковь, благотворительность... (Особое внимание к этой сфере он считал типичным для Англии). Разгром Помгола был и ответом на вопрос о перспективах «англосаксонской модели». О сталинском терроре говорили не раз, что в его бесовщине есть элементы логики, и один из главных таков: удары направлялись скорей на контакты, связи, круги, нежели на определенных лиц. Их целью было не столько убийство (хотя и оно, конечно), сколько разрушение человеческих связей, разрушение нормальной социальной ткани, среды. Коротко — разрушение общества. Именно эта логика явственно выступает уже и в разгроме Помгола. Такая стратегия практикуется издавна по отношению к преступной среде или к завоеванному народу — при особенно жестоких завоеваниях (монголы, скажем, не проводили ее). Но отчего, это происходило в России? Ответ не так уж и сложен, однако увел бы нас от темы статьи. Итак, оставим теорию.

Прямое отношение к грядущей высылке имела, конечно, ситуация в сферах религии и идеологии. В центре церковных дел в 1922 г. — обстоятельства, тоже связанные с голодом в Поволжье: изъятие церковных ценностей и последствия этой операции. Хотя достоверной реконструкции всего эпизода до сих пор нет, канва главных фактов вполне надежна. Завязкой служит нижеследующий конфликт: посланием Патриарха Тихона от 19.II.1922 г. церковь по собственной инициативе разрешает «жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления»; за этим следует декрет ВЦИК от 23.II.1922, предписывающий административное изъятие ценностей помимо церковных властей и без различия между освященными и неосвященными предметами; в новом послании от 28.II.1922 г. Патриарх называет такую меру «актом святотатства». Затем по всей стране проходит изъятие ценностей из храмов, которое сопровождается в отдельных местах столкновениями и почти всюду — арестами. Заключительный этап — обширная серия процессов; в одном из крупнейших, петроградском, — 86 обвиняемых, из которых четверо были расстреляны, включая петроградского митрополита Вениамина. Задачи правительства во всей операции формулирует письмо Ленина членам Политбюро от 19.III.1922, где, в частности, говорится: «Изъятие ценностей... должно быть произведено с беспощадной решительностью... Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Итак, стратегическая цель — разгром церковных кругов, включая и активные слои мирян. Основные меры против них были иного рода, но все же среди подвергнутых высылке будет и определенная группа «церковников».