Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне.Книга 1

Как рассказывали ему после, когда в классе получили это письмо и прочитали, некоторые расплакались, жалея его, но потом решили собрать эти тексты и вместе с письмом отнести директору школы, чтобы не было неприятностей у класса при окончании учебы. Директор собрал класс и прочел антирелигиозную лекцию, объяснив всем, что Лева несчастный, покалеченный человек, который сам себе отрезал все пути для исправления и образования.

Не прошло и недели, как мать Левы вызвали в ОГПУ. Все недоумевали и беспокоились, зачем вызвали ее. Вернулась она оттуда встревоженная и беседовала с Левой наедине.

— Ты что же мне ничего не сказал, что письма посылал в школу?

— Я думал этим прославить Господа и не хотел вмешивать тебя, — отвечал Лева.

— Ах, если бы ты знал, как они это поняли?! Они говорят, что ты ведешь себя безобразно и, что если так будет продолжаться, то тебя направят в детскую исправительную колонию. Я знаю твою искренность, я день и ночь молюсь, чтобы Господь сохранил тебя. Мы с папой, как только ты родился, отдали тебя Господу, но будь мудр, не лезь на рожон, нельзя так.

Мать и сын преклонили колени и горячо молились Тому, в руке Которого жизнь каждого Его дитя. Встали с колен успокоенными, в полном уповании на Отца Небесного.

В Самару приехал А.В. Луначарский. Он выступил с лекцией. Лева думал пробраться к нему и рассказать наркому просвещения о своем положении, но это ему не удалось.

На курсах садоводства пчеловодства, огородничества занимался также Шура Бондаренко, исключенный из техникума. Друзьям приятно было встречаться вместе на занятиях. И на лекциях, и на практике в садах они могли не только заниматься, но и обмениваться переживаниями, беседовать.

Как-то, возвращаясь с занятий, Лева встретил преподавательницу русского языка своей школы. Он думал, что она с презрением отвернется от него, как от отверженного, исключенного, но учительница приветливо улыбнулась ему, поздоровалась.

— Как поживаешь, Смирнский? Где устроился?

— Занимаюсь на курсах садоводства, пчеловодства, огородничества, — отвечал Лева.

— А, как это удачно! — воскликнула учительница. — Это как раз для тебя подходящее дело.

— Да, пожалуй, самое подходящее, — сказал Лева. — Мои деды и прадеды занимались садоводством. Это хорошее, доброе дело.

— Да, Толстой тоже очень любил поле, сад, природу, труд, а вы, я помню, произведения Толстого знали хорошо.

— Я не толстовец, конечно, — сказал Лева, — но во многом этот великий художник слова и мыслитель близок моему сердцу.

— А в чем у вас с ним главные расхождения?

— В том, что он не признавал Христа как Спасителя, Сына Божия, — ответил Лева.

Из далекой ссылки, из холодных суровых Соловков, куда был направлен вместе с другими председатель Волго-Камского союза баптистов брат К.Ф.Кливер, родные получали весточки, в которых изгнанники делились своими радостями и горестями, а главное упованием на Бога, Который хранил их в испытаниях.

Церковь Божия в Самаре прилежно молилась о них. И не только молилась, помогала родным собирать посылки, чтобы порадовать, поддержать силы гонимых. Никто не допускал и мысли, что они в чем-нибудь виновны перед кем-либо. Все верующие понимали, что это сбываются слова Христа: «Меня гнали, и вас будут гнать», «Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие».

Собрания проходили по-прежнему. Братья Ефим Сидорович Янченко и Яков Варфоломеевич Уклеин усиленно руководили собраниями. По субботам в собрании участвовала в Слове и пении только молодежь и руководила собранием тоже она Доносились вести, что везде, по всей России, то там, то тут гремят грозы притеснений — отбирались молитвенные дома, арестовывались руководители общин, ревностные труженики Евангелия. В Самаре было какое-то затишье, но в воздухе чувствовалось приближение испытаний, приближение грозы. Многие верующие, в том числе и Лева, чувствовали, что грядет самое страшное, — громовой удар, — закрытие молитвенного дома и ликвидация общины. Лева в своих записках отмечал: «Сие нужно устроить, в особенности когда не будет молитвенного дома, объединиться в группы по два-три человека и, вооружившись различными духовными брошюрами, отдельными Евангелиями с выделенными местами призывного характера, ходить вечерами по городу. Ведь ни молитвенных собраний, ни спевок не будет. При благоприятных случаях, например, около пивной, беседовать с отдельными лицами и указывать им на Христа, как на Спасителя.

В свободное время по воскресеньям особое внимание уделять чтению Слова Божия. Группы могут раз в неделю тихо собираться в различных местах для обмена опытом работы о состоянии духовной жизни. И тогда, несмотря на отсутствие молитвенного дома, вся община, разделившись на мелкие семьи-группы, будет продолжать укрепляться духовно и спасать грешников».

Недели проходили за неделями, все было, казалось, тихо и спокойно. Но странно, вместо того, чтобы усилить молитвы, бодрствуя, на многих стал нападать какой-то сон, появлялся страх, равнодушие, боязнь пострадать за Христа.

— Ты как думаешь, Шура, — спросил как-то Лева своего товарища по учебе, — готовы ли мы страдать за Христа?

Шура задумался и сказал:

— Когда-то мы с таким огнем пели: «Ты готов ли на бой за Христа?..» и вторили: «За Него я, на битву готов, вижу я, как нужда велика, вижу гибнущий жалкий народ, от греха избавленья он ждет». Но сейчас это все погасло. И сказать откровенно, мне совершенно не хочется страдать, калечить свою юность. Нам нужно с тобой окончить курсы, получить специальность, уметь зарабатывать кусок хлеба.

— Да, — сказал Лева, — конечно, лучше, может быть, было бы без скорбей, лучше, если была бы полная свобода и мы устраивали бы концерты, сыгровки и жили припеваючи. Но Господь для своего народа избрал другой путь, путь страданий, лишений, поношения, и мы не должны его чуждаться, это крест Христов.

— Боюсь, я не смогу нести этот крест, — сказал, качая головой и взъерошивая свой огромный черный чуб, Шура.

Молодые сестры Клавдия Кабанова, Люба Туркова, Клавдия Шадчнева и другие, когда думали о возможности страдать за Христа, тоже готовы были молиться: «Да минует чаша сия».

Можно ли было обвинять молодежь за такие настроения? Конечно, нет. И в проповедях, и в беседах старшие мало готовили их к подвигу, к жертве. И тогда молодежь часто громко пела: Не смущайся железной решетки и тяжелых засовов дверей. Христиане считали находкой пострадать за Христа от людей.

А сонливость нарастала. Всюду старики и старушки говорили:

— Тише, осторожней, не лезьте на рожон; нужно спасти молодежь, сохранить ее от страданий.