Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне.Книга 1

— С Господом, дорогой брат! — были ее последние слова.

Вот он уже в кузове, среди казахов — курсантов Эмба-Нефть. Зашумел мотор, дрогнула машина и понеслась. Ветер свистел в лицо, машина набирала скорость. А душа у Левы пела. Эта быстрая езда вдохновляла его. Наконец, песнь, звучавшая внутри, переполнила его, и он запел:

На крыльях могучих орлиных,

Над морем житейским несусь,

Несут меня мощные крылья,

Я к вечности сердцем стремлюсь.

Тот путь, который Лева проходил томительными днями, идя в Уил, теперь они проехали за несколько часов. Наконец, среди пустыни показались кибитки кочующих казахов. Машина круто повернула по направлению к ним. Курсанты оживились: здесь были их родные. Навстречу подъезжающей машины высыпали все жители кочующего села. Тут были и старики, и маленькие, голые дети. Мигом соскочили казахи с машины, бросились обнимать родных, раздались радостные крики приветствий. Близкие приветствовали друг друга не поцелуями, а терлись носами друг о друга. Лева с интересом наблюдал этот обычай. Затем старик с длинной бородой предложил и Леве слезть с машины и зайти к ним в юрту. В огромной юрте все сели кружком, поджав ноги калачиком. Принесли кумыс и стали угощать. Усадили и Леву, и он вместе с ними пил кумыс. Приятный, кислый, холодный напиток действовал освежающе. Часть курсантов приехали домой, к родным, и оставались здесь.

— Мы уже дома! — сказал казах, которого Лева встретил первым в Уиле. — Как хорошо! Отец, мать, сестры, дома очень хорошо.

Лева слушал и думал:

— А мне уже не видать такой встречи! Я оставил все, отрекся от родных, от матери и уже не мечтаю вернуться в тот дом, где родился. Дом мой там! Там, у источника спасения, будут меня встречать! Но тут же он вспомнил слова Спасителя: «Нет никого, кто оставил бы дом или братьев, или сестер, или мать, или жену, или детей, или земли — ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне во время сие, среди гонений, во сто крат более домов и братьев, и сестер и отцов и матерей и детей и земель, а в веке грядущем и жизни вечной» (Марк 16:29–30). И грядущее полностью подтвердило в его жизни эту истину.

Они ехали дальше. К вечеру, когда уже стемнело и стали светить звезды, показались и огни железнодорожной станции и послышались паровозные гудки.

Расспрашивая в поселке, прилегающем к станции, о том, есть ли тут верующие, Лева вскоре подошел к избушке, в которой, как было слышно, живет брат.

Хотя было поздно, но на стук Левы дверь тотчас же отворилась. В дверях стоял плотный высокий мужчина.

— Мир вам! — сказал Лева.

— С миром принимаем! — ответил басом хозяин и попросил проходить в дом. Прошли темные сени, и он отворил перед Левой дверь в ярко освещенную комнату. Множество детворы сидело за столом, на который мать, высокая, полная женщина, ставила ужин.

И слова «с миром принимаем», и плакаты на стене с текстами, — все говорило о том, что Лева попал к брату. Поприветствовались.

— Ты что-то вроде военного, — сказал хозяин, рассматривая гостя.

— Да, добрый воин Иисуса Христа, — сказал Лева, снимая вещевой мешок и все свои доспехи.

— Откуда же Господь направил?

— Сейчас из Уила.

— Из Уила? — изумился хозяин. — Далекий путь! Лева кратко рассказал о себе.

— Ну и рисковый же вы человек! — сказал брат, усаживая гостя за стол. — Разве можно…

Он не договорил, о чем думал, и предложил помолиться, предполагая, что гость сильно проголодался. Действительно, скрывать было нечего: у Левы аппетит был прекраснейший. Сестра поставила на стол горячие щи. Они были очень вкусные, и Лева, не стесняясь, как в родном доме, стал их есть.

— А у меня здесь домашняя церковь, — сказал хозяин. — Все дети поют, а жена хористка была.

— А что теперь? — спросил Лева.

— А теперь у нас все разрушено, ни молитвенного дома, ни хора.

После ужина спели семейным хором: «Мой дом и я служить хотим, Тебе, Господь, лишь одному, но дай мне силы самому, примером быть…»

Когда дети улеглись спать, Лева долго беседовал с братом.

— Я известен тут как сын старика; ведь мой отец — пресвитер здешний общины Иванов. Он не раз бывал у вас, в Самаре, бывал и в вашем доме, рассказывал про вашего папашу. Ведь у нас здесь такая община была: и молокане здесь были, и трясуны начинались. Но главное дело Божие было среди нашей общины. Сколько радости было, какие съезды, пение! А теперь… камня на камне не осталось. Многих арестовали. Отец мой уехал, и остался я один, как сын старика. И моей души ищут…

— Как же это так все получилось? — спросил Лева. — Ведь не могут же так, без всякого, закрывать, арестовывать. Откуда же Иуды взялись?

— Да, гостеприимством мы обладали широким. Бывало, кто ни придет, всех привекали. Были всякие люди. Вот, например, приехал один, сидит на собрании. Спрашиваем: «Брат?» — отвечает «Брат»… «Из проповедующих?» — Говорит: «Из проповедующих». Ну, пошептались между собой, решили дать ему слово. Уж так он сказал, так сказал, всех растрогал, у всех на глазах слезы… Вот мы и обрадовались: «Вот брат приехал, так брат». А он обобрал верующих и исчез. Слышим дальше, он у молокан. Те спрашивают на собрании:

«Брат?» — он говорит: «Брат». Ну, говорят ему, спой псалом. А он так запел, так запел псалмы! Молокане говорят: «Вот уж брат приехал, так брат!» А он и их обобрал и скрылся. Слышим, попал к трясунам, как начали молиться, он как крикнет: «Дай дух! Дай дух!» Да притопнет, да заговорил на языках, трясуны говорят: «Вот брат, так брат!..», а он оказался обманщик.

— Так он и навредил вам? Общину закрыли? — спросил Лева.

— Нет, не совсем он.

— Да кто же?

— А вот, у Христа было много учеников, а самые близкие, неразлучные — двенадцать, и один среди них оказался… Иуда. Так и тут…

— Да кто же? — снова спросил Лева.

— Ваш, ваш, с Волги. Самый лучший друг, благовестник большой, поэт. С какой любовью мы принимали его, как одаривали…Вот он и погубил братьев.

— Уж не Филадельфийский ли? — с ужасом спросил Лева, широко открыв глаза.

— Он самый, благовестник всесоюзный. Он у нас здесь жил перед арестом братьев, и ничего плохого не было, ни слова. Не знаю: или его заставили написать на братьев, или из-за денег, только видел я, и его захватили, а он тут же им какую-то бумажечку показал, и его сразу освободили. И уехал. А у нас и дом молитвенный отобрали, и много сирот, вдов оставили…

— Да, понимаю, — сказал Лева. — Все это началось с малого. Раньше хороший брат был, потом полюбил роскошь. Бывало, на собрание в пролетке подъезжает… Костюмы за костюмами… А потом слышно было, в Сибири не святая жизнь у него была. Не было сил при искушении, вот и превратился в Иуду.