Франсин Риверс - Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

Децим грустно посмотрел на сына.

— Несмотря на мое римское гражданство и на те богатства, которые этот город мне дал, я остаюсь ефесянином. — Опустив руку, он оперся ею о стол. — И я хочу, чтобы меня похоронили на моей родине.

Он умирает. Внезапная догадка поразила Марка, и он невольно издал резкий выдох. Пораженный, он сел, продолжая держать в руках развернутый свиток. Ему стоило бы догадаться об этом раньше. Возможно, он догадывался, но не хотел об этом думать до нынешнего момента, когда уже не оставалось другого выхода. В конце концов, его отец был смертным. Он посмотрел на отца и еще раз убедился, что это так, — серый, старый и такой человечный. Смотреть на него было больно.

— Та болезнь, которая поразила тебя, излечима? — спросил он отца.

— Нет.

— Сколько времени ты уже болен?

— Год, может быть, два.

— А почему ты раньше мне ничего не говорил?

— Ты ведь всегда видел во мне источник сил для своей жизни, что–то, с чем необходимо обязательно бороться. Наверное, из–за своей гордости, — откровенно признался Децим. — Ни одному мужчине не хочется выглядеть слабым в глазах собственного сына. — Он убрал руку со стола. — Но мы все умрем, Марк. Такова наша жизнь. — Он увидел, с каким выражением смотрел на него Марк. — Я это сказал тебе не для того, чтобы ты чувствовал себя в чем–то виноватым или чем–то обязанным передо мной.

— Нет?

— Нет, — твердо сказал Децим. — Но тебе самому придется принимать решение. Прежде чем что–то делать, лучше знать все.

Марк понимал, что если он не поедет с семьей в Ефес, то больше никогда не увидит отца. Он встал, снова свернул свиток и протянул отцу. Отец его не взял.

— Какое бы решение ты ни принял, все, что перечислено в этом документе, принадлежит тебе. Можешь владеть им, а можешь продать по частям. Делай с ним все, что хочешь. Юлия также достаточно обеспечена, чтобы безбедно прожить свою жизнь, и о твоей матери я тоже сделал все необходимые распоряжения.

Марк неотрывно смотрел на него. Неужели его отец готов так просто расстаться с жизнью? Неужели он совсем не собирается за нее бороться? Чтобы Децим Виндаций Валериан уступал смерти, — это было немыслимо. И все же нельзя было не заметить, что, даже сдаваясь смерти и готовясь лечь на смертный одр, его отец продолжал все контролировать.

— Да, отец, ты, как всегда, позаботился обо всех. Имущество Юлии в моих руках, жизнь матери устроена до самой ее смерти, и даже моя жизнь не забыта! — Марк поднял руку со свитком. — На одном дыхании ты говоришь мне о том, что умираешь, после чего лишаешь меня свободы, передавая мне все то, что ты создал и ради чего трудился, практически передавая мне в этом документе свою жизнь. — С этими словами Марк смял свиток в руке. — И после этого ты мне еще говоришь, что у меня есть выбор! — Он бросил смятый свиток на стол, к другим свиткам.

— Какой выбор? — добавил он и вышел.

Видя, как Хадасса подходит к его лавке, Трофим улыбнулся.

— Мы по тебе скучали, наша маленькая сестра.

— Я теперь снова на вилле Валериана, — сказала Хадасса, опустив глаза. Когда ее отослали к Юлии, она опять стала посещать вечерние собрания. Как только Юлия вернулась к своим родителям, Хадасса подчинилась приказу Марка не покидать виллу, если ей не прикажут.

Трофим отнесся к этому с пониманием. Хадасса поделилась с остальными верующими своей дилеммой, и они пытались ей помочь решить, какова здесь воля Господа. Чтобы поклоняться Богу вместе с другими, ей пришлось бы проявить неуважение к своим хозяевам. Будучи рабыней, Хадасса должна была служить им и слушаться их. Марк не говорил, что ей нельзя поклоняться Богу, — он только запретил ей делать это в собрании. Она решила, что должна послушаться его, как делала это, до того как впервые встретила Трофима.

— У тебя сегодня какое–нибудь поручение? — спросил ее Трофим, интересуясь, не передумала ли Хадасса и не собирается ли снова присоединиться к другим братьям и сестрам по вере.

— Моей госпоже очень захотелось абрикосов.

Трофим заметил, что Хадасса чем–то встревожена, но любопытствовать не стал.

— Боюсь, что ничем не смогу ей помочь. Уже несколько недель их нет ни у одного продавца фруктов. В Армении неурожай.

— О-о, — разочарованно протянула Хадасса.

— Твоя госпожа всегда хочет то, чего нет в продаже? — Хадасса подняла на него глаза, и Трофим нахмурился. Он сжал ей руку. — Какой у тебя беспокойный дух, сестрица. Можешь взять вместо абрикосов инжир — выбирай вкусный африканский инжир. — Он сам выбрал лучшие плоды и положил их в ее корзину. — Еще я только что получил прекрасные вишни. Возьми, попробуй. Отдам недорого.

— У тебя всегда хорошая цена, — сказала Хадасса, стараясь не портить ему настроение. Потом она попробовала несколько вишен. — Госпоже Юлии, думаю, они понравятся. Очень сладкие.

Трофим отобрал ей самые лучшие ягоды. Но больше он не мог сдерживать любопытства:

— Что тебя так тревожит, сестрица?

— Хозяин умирает, — тихо сказала Хадасса. — Он думает, что если вернется на родину, то обретет покой. — Она посмотрела на Трофима своими широко раскрытыми темными глазами. — Он родом из Ефеса.

Трофим смутился. Он хотел выразить ей свою обеспокоенность и предостережение. Но ей были нужны слова ободрения, а не мрачные истории о еще более мрачном городе.

— Я слышал, что Ефес — это самый красивый морской порт во всей империи. Улицы вымощены белым мрамором, а вдоль них выстроены колонны, много храмов.

— Они поклоняются Артемиде, — сказала Хадасса.

— Не все, — сказал Трофим, — в Ефесе есть христиане. И апостол Иоанн.

Хадасса округлила глаза. Апостол Иоанн! Сколько она себя помнит, Иоанн был частью ее жизни. Для других людей он был одним из избранных, одним из благословенных, которого Сам Господь избрал ходить вместе с Ним последние три года Его земного служения, поэтому верующие относились к нему с особым почтением, даже трепетом. Иоанн был среди первых учеников, избранных Господом. Он был на свадьбе в Кане, где Иисус превратил воду в вино. Он видел, как Иисус воскресил дочь Иаира. Он был на горе, когда Иисус преобразился, а Илия и Моисей пришли и говорили с Господом. Иоанн был с Господом в Гефсиманском саду, когда Иисус молился о чаше. Именно Иоанн был ближе всех к Иисусу, когда ученики собрались с Господом на празднование Пасхи в ночь перед распятием. Он слышал допрос Иисуса. Он стоял вместе с Марией перед крестом. Он был возле захоронения и видел пустую гробницу с брошенными пеленами, и он был одним из первых, кто поверил.

И Иоанн стал единственным, кто связывал теперь Хадассу с ее отцом, потому что Иоанн был с Господом в тот день, когда Иисус прикоснулся к ее отцу и воскресил его из мертвых.