Сборник - Отец Арсений

Однажды кто-то сказал мне: «Видишь человек стоит, это – поп, постоянно всем помогает. Понять не можем: зачем? Зовут его о. Арсений». В моей жизни это был первый встреченный священник, да еще с такой странной характеристикой. Заинтересовался я, подошел и сказал: «Здравствуйте, о. Арсений». – «Здравствуйте», – ответил он, и началась дружба священника и бывшего политработника, офицера погранвойск. В жизни все подчинено Промыслу Божию. Много духовно интересного рассказал мне о. Арсений. Все это, ранее никогда неведомое и неслышанное, усвоил умом, но в душу вера не проникла.

Пять лет мы провели в одном бараке, и вдруг направили меня на девятый лагпункт. Лагерный пункт был большой, добывал в шахтах руду. Первый раз спустился в шахту, тусклый свет в главных галереях, в штреках – темнота, свет – только от своей лампы с аккумулятором, жутковато. Проработал пять месяцев, начал понимать кое-что в горном деле и увидел: работы ведутся наспех, крепление плохое, хотя заготовленного на поверхности крепежа – целые штабеля, но техника безопасности не соблюдается. Говорить, советовать нельзя, ты зек (заключенный), хорошо, если ударят кулаком в морду, а то и в карцер пошлют, и весь разговор.

Вели по породе длинный извилистый штрек, крепление ставила специальная бригада. Утром спустились в шахту, начали работать. Легонько сверху осыпалась порода, внезапно затрещало, воздушной волной сшибло с ног, и уже лежа я увидел: на меня опускалась огромная глыба. Опускалась медленно, потом остановилась. Я оказался лежащим словно в пенале высотой сантиметров шестьдесят, шириной около метра, левую ногу чем-то сильно зажало. Из-под завала слышались стоны, а рядом работавший уголовник Ширяев был придавлен и отчаянно кричал, но потом затих, умер. Стоны и крики еще некоторое время продолжались, но вскоре наступила тишина. Я кричал, но никто не отзывался. Лежу в образовавшемся «пенале», могу даже опереться на локти, повернуться не могу из-за зажатой ноги. Выключил лампочку, остался в темноте. Надежды на спасение нет никакой, главное – смерть будет длительной и мучительной. Что делать? Да ничего нельзя сделать. Пережил внутреннее отчаяние и вспомнил мои беседы в бараке с о. Арсением. Знал его глубокую веру в Бога, и мысль, которая ранее не приходила мне в голову, явилась сейчас в ожидании мучительной смерти. Если такой человек, как о. Арсений, верит в Бога, значит, Он существует, – и я стал горячо молиться, вспоминая все, что ранее говорил батюшка.

Лежу и молюсь, читая молитвы, а между ними повторяю: «Господи, помоги! Господи, помоги!» – многие десятки раз. Нога левая болела, но, молясь, незаметно уснул. Проснулся, мучила жажда, но воды, конечно, не было. Вновь молился и засыпал. Сколько прошло времени, не знаю. Я был беспомощен, нога все больше и больше болела, но Господь давал силы молиться, и я собирал всю душевную волю, чтобы войти в слова молитвы. Утихала боль в ноге, жажда и голод не возникали. Одет был довольно тепло, в шахте была вечная мерзлота, поэтому перед спуском в нее надевали все, что могло удерживать тепло тела. Сколько времени пролежал в завале, не знаю, у меня было два состояния: постоянная молитва и провалы в сон.

Вдруг услышал работу пневматических зубил о породу и удары, вскоре меня откопали. Оказалось, что в завале без пищи и воды пробыл семь дней. Нога болела, но повреждений в ней не было [17] Опыт спасения людей из-под завалов показывает, что в зажатых конечностях кровь уже через несколько часов начинает разлагаться, – и после освобождения люди умирают от общего отравления. . Удивительным было то, что, вытащив меня на поверхность и дав выпить две кружки воды, представитель особого лагеря начал меня, совершенно больного, допрашивать: «Что случилось? Почему?» Но потом быстро отпустил, и меня доставили в больницу. Спустившись в шахту не верящим в Бога, теперь я стал искренне верующим человеком благодаря милости Господней ко мне и той духовной работе, которую долго и вдумчиво проводил со мной о. Арсений.

Под завалом погибло семнадцать человек, из всей бригады в живых остался я один. Горный инженер из заключенных говорил мне, что в известной ему литературе не встречал, чтобы в обрушившемся забое человек мог прожить семь дней без воды, еды и при температуре вечной мерзлоты. Господь по молитвам о. Арсения и по Своей милости совершил чудо и спас меня.

С девятого лагпункта после аварии возвратили на пятый, где еще два года пробыл с о. Арсением. Освободили меня в 1956 г., о. Арсения – в 1958 г. Через его духовных детей разыскал его, и он по-прежнему опекает меня. Вероятно, удивлю вас, но с 1964 г. стал диаконом. Это уже другая моя жизненная история. А благословил меня на этот путь тоже о. Арсений, сидящий сейчас с нами». И, встав, диакон отец Илья подошел к о. Арсению, сказав: «Благословите, батюшка». Отец Арсений благословил, обнял и поцеловал о. Илью. Когда все снова сели, о. Илья добавил: «Аварию на шахте расследовали: «оказалось», что установили плохое крепление, – это было всем видно до обвала. Расстреляли инженера по безопасному ведению работ и пять человек совершенно неповинных заключенных-крепильщиков. Особый отдел, вероятно, считал: закон восторжествовал, справедливость утверждена.

Однако через год меня снова несколько раз допрашивали о причине аварии и почему я один остался жив».

Записала Кира Бахмат.

Из архива В. В. Быкова (получено в 1999 г.).

Август 1972 г. – 1980 г.

В 1972 г., в августе, я приехал с женой в отпуск в г. Ростов к о. Арсению, намереваясь прожить недели три. Через знакомых сняли небольшую комнату. Жить у Надежды Петровны не представлялось возможным: каждый день приезжали к батюшке духовные дети и, переночевав одну ночь, уезжали, а мы приехали на долгое время.

С о. Арсением меня связывало не только то, что он был моим духовным отцом и руководителем с 1920 г., но и то, что мы учились в одной гимназии, дружили, родители были знакомы «домами», часто встречались и любили друг друга.

Я родился в 1893 г. и был старше Петра (о. Арсения) на год. Наша дружба началась в детском возрасте и продолжалась до 1915 г., когда я в 22-летнем возрасте, на один год раньше, закончил университет и сразу добровольцем пошел в армию. Направили в пехотное офицерское училище, по окончании получил чин прапорщика и был отправлен на фронт. Знал, что Петр из-за болезни сердца был освобожден от военной службы и, как окончивший университет, по какому-то закону не подлежал призыву, да при этом был еще единственный сын у матери.

С 1915 г. по 1920 г. я воевал и о Петре ничего не знал, а если говорить откровенно, почти забыл. На Южном фронте был ранен, провалялся в госпиталях, признали негодным к военной службе и демобилизовали.