Алексей Бакулин - Книга встреч

Вам никогда не приходило в голову, что интервью — жанр очень православный по своему духу? А это так. Вопрошающий всегда смиряется перед собеседником, признаёт его более сведущим, более мудрым. И, поскольку читатель интервью невольно отождествляет себя с журналистом, то и он, в свою очередь, становится смиренно вопрошающим, ждущим ответа.

В прежние времена Закон Божий изучали по Катехизису. А что такое Катехизис, как не большое интервью? Вопрос-ответ, вопрос-ответ… «Каковы ипостаси Пресвятой Троицы?» — «Они суть таковы…»; «Иисус Христос — Бог или человек?» — «Совершенный Бог и совершенный Человек»… Длинное, длинное интервью…

А каковы два самых замечательных интервью в истории Православной Церкви? Не знаете? Кто-то, возможно, вспомнит Книгу Иова — и будет отчасти прав, но только отчасти… Я-то имею в виду, во-первых, книгу «Бесед» святителя Григория Двоеслова: вот интервью в чистом виде, без малейшей натяжки. Старец беседует с молодым монахом, разговор течёт живой, не вымученный; молодой монах задаёт вопросы дельные, логично вытекающие один из другого; старец отвечает дружелюбно, красочно… Отличное интервью, хотя и растянутое на целый томик. Кстати, и прозвище своё Григорий Двоеслов получил оттого, что в его книге два собеседника — вопрошающий и отвечающий.

И второе интервью, намного более краткое, но по значению своему намного более важное, чем книга свт. Григория Двоеслова. Я говорю о беседе Николая Мотовилова со св. прп. Серафимом Саровским. Беседа о цели жизни христианской, о стяжании Духа Святого. Вот величайшее интервью в истории Русской Церкви — бездна премудрости, луч света для всех нас, христиан последних времён. Слава за него преподобному старцу, но какими словами отблагодарить и смиренного Мотовилова: что ни говори, а он вопрошал, он записал, он принёс нам этот дар! Вот образец для всех нас, православных журналистов, вот о ком мы должны молиться денно и нощно: об упокоении души раба Божия Николая, чтобы он, соединив свои молитвы с молитвами прп. Серафима, вымолил для нас просвещение ума и сердца!

Кто-то может сказать: мало быть Мотовиловым, надо, чтобы собеседник у тебя был Серафимом Саровским!..

Ну, это уж как Бог даст. Будем заботиться о своём деле, а там… Порою и ребёнок скажет такую премудрость, что не снилась десяти старцам!

Начну, пожалуй, с неё, с Натальи. Я её не скоро забуду. Она мне — как укор, как вечное напоминание… Мало ли приходилось видеть людей, о которых спокойно, без обиды, как само собой разумеющееся, думаешь: «Да, этот выше меня. Мне до него тянуться и тянуться»… Примерно то же самое я думал и глядя на Наталью, — но её-то превосходство признать было не просто, не безболезненно. Да, да, я бы наверное, — я бы конечно, так не смог, — но как же так?!. Почему?!.

В районном городе — не скажу, в каком, в храме — названия его я вам не сообщу, — работает свечницей женщина по фамилии… Но зачем вам знать её фамилию? Зовут её Натальей, а лет ей… Да разве в годах дело? Дело совсем в другом.

Настоятель храма и матушка его строго-настрого мне наказали:

— Вы только не забудьте с Натальей нашей поговорить! Это человек удивительный!..

Хорошо, поговорю.

— Простите, вы — Наталья? Можно с вами побеседовать?

— Пожалуйста, у меня есть свободный час.

И вот сидит передо мной удивительный человек Наталья и начинает говорить, и с первых же слов я начинаю понимать: да, тут есть чему удивиться.

— У меня всё было как у людей. Школа, учёба, летом — спортивные лагеря. Занималась художественной гимнастикой, лыжами. Походы, ночёвки у костра. В городе — любимый двор, друзья. Закончила школу — средний балл четыре с половиной. С таким баллом меня в медицинское училище взяли без экзаменов. А потом… Потом немножко не сложилось… В тюрьму я села. Это был 1985 год, перед перестройкой, — ужесточение порядков… И несмотря на то что было мне всего-то семнадцать, мне дали шесть лет.

— А за что?

Наталья секунду молчит, смотрит на меня, потом твёрдо отвечает:

— За разбой.

Наталья вообще говорит твёрдо, и хоть женщина она на вид достаточно хрупкая, сила в ней чувствуется большая…

Ещё одна секундная пауза…

— Я себя ни в чём не оправдываю. Хотя можно было бы принять во внимание и молодость… Да и смягчающих обстоятельств было немало. Можно было бы и не ломать людям жизнь… Ну, теперь уж что?.. На суде услышать про шесть лет срока было страшно, думалось: шесть лет — это же целая жизнь, потом уже и не останется ничего! Но я вам не скажу, что годы заключения были для меня такими уж тяжёлыми. Нет. Отсидела своё и вышла.

Не нужно быть великим психологом, чтобы догадаться: да, Наталья и вправду сидела. Сама поза, в которой она сейчас расположилась передо мной — вся оттуда; движения рук, излом бровей, улыбка, тон… Не сотрёшь. И очень верится в то, что она и в тюрьме не потерялась. Сила в человеке дышит, — нешуточная душевная сила, которую, впрочем, можно легко направить как в одну, так и в иную сторону… Хотя о физической силе речь, как будто не идёт совсем: с виду Наталья — женщина скорее хрупкая, даже болезненная. Не красивая — скажу и так. Да более того: её внешность можно бы назвать прямо отталкивающей, — если бы не сила в глазах, — и если бы не уверенность, что она свою силу обуздала, возобладала над ней, направила по доброму пути…

— Отсидела я, — продолжает Наталья, вышла… И оказалась в другом мире. Вы представляете, да? 85-й и 91-й: другая эпоха, другие люди, другая жизнь. А я вся из того, из советского времени, в котором, между прочим, мне жилось хорошо, к которому я никаких особых претензий не имела. И в новом времени я себя найти не могла — вот что плохо. И началось. В тюрьме держалась, а тут… Наркотиками увлеклась. Да, увлеклась…

Рассказ Натальи не похож на исповедь, да и что ей передо мной каяться? Она в Церкви не первый год и школу покаяния проходит долго. И она не жалуется ни на что. Она просто ещё раз вглядывается в своё прошлое и ещё раз судит его — по всей строгости, без снисхождения.

— …Но переламывала себя сама. Как я это делала? Мне помогло то, что цены как раз поднялись, и наркотики стали для меня дороговаты. И я подумала: если продолжать, то где деньги брать? Нужно будет опять сделать известный шаг — и опять сесть… Нет, это не подходит. И я оставила у знакомых всё оставшееся зелье, и сказала: «Если в течение двух недель не вернусь за ним, значит, не вернусь вообще». Взяла рюкзак, палатку, поехала в лес, на озеро, подальше от людей… И с той поры с наркотиками я не знаюсь. Человек должен сам решить, надо ему что-то или не надо. Это в наших силах — принять такое решение, Бог не настолько бессильными нас сотворил.