Фредерик Фаррар - Жизнь Исуса Христа

Что бы доказать им, что Св. Писание пророчествовало об их поведении, Он спросил их, разве они не читали в псалмах о камне, которым пренебрегли строители и который все-таки, вследствие дивных предначертаний Господних, сделался главным угольным камнем (соединившим две стены) [591] Псал. 117. Исаии 28, 16. ? Как же они будут оставаться долее строителями, когда все их соображения по реместу легко отвергнуты и отменены? Не исполняется ли видимым образом их древнее пророчество о Мессии, что Бог призовет других строителей созидать Ему храм? Горе тем, которые, как они, споткнулись об этот отброшенный камень; но есть еще время избежать более сокрушительного уничтожения тем, на кого упадет он. Отвергнуть Иисуса в Его человечестве и унижении было печальной потерей, но встретить возвращающегося в славе будет окончательной гибелью. Стать на седалище в суде и осудить Его значило призвать бедствия на себя и народ, но быть осужденным Им значило обратиться в прах [592] Даниил. 2, 34–44. .

Теперь они яснее, нежели когда-нибудь, сообразили содержание и цель этой притчи; теперь более, чем когда-нибудь, пожелали ускорить час мщения! Но их сдерживал страх, потому что для большинства Христос был пророком.

В этот же день высказал Иисус притчу о царском браке [593] Матф. 22, 1-14. . В основаниях и построении она чрезвычайно сходна с притчей о большом пире, — сказанной вовремя последнего путешествия, в доме фарисея, — но различна во многих подробностях и в последних выводах. Здесь неблагодарные подданные, получив приглашение, не только предаются спокойно своим мирским занятиям, но некоторые из них оскорбляют и убивают приглашавших их вестников. Поэтому проповедь переходит в пророчество, что все эти непослушные подданные будут рассеяны и город их истреблен огнем. Конец истории касается дальнейших обстоятельств, полных еще более глубокого значения. Вместо ослушников приглашены были на брачный пир другие; собраны были и злые, и добрые. Входит царь и замечает, что один явился на пир в своем рубище, не запасшись брачной одеждой, какой требовал самый обыкновенный обычай [594] Софон. 1, 8. .

Грубый, дурно одетый гость был изгнан ангелами в тьму кромешную, где будет плач и скрежет зубов, а затем следует предостережение, по широкому значению своему легко применяемое к различным случаям: много званных, прибавил Он, а мало избранных.

Но поучения, важность которых была очевидна, поднимали сильнейшую и сильнейшую бурю негодования в сердцах начальствующих священников и книжников. Он начал день отказом отвечать на их диктаторский вопрос и полнейшим доказательством такого отказа. Встречный вопрос не только доказал Его спокойствие духа и превосходную силу ума, — важные по их влиянию на народ, с которым они обращались надменно, — но заставил постыдно замолчать их лицемерие, которое было вынуждено прикрыть себя неведением. Затем последовали притчи. В первой из них Он укорял их в лицемерном исповедании, которое не сопровождается делами; во второй Он описал доверие к их званию и ответственность за него, назначив страшное наказание за такой жестокий и преступный захват; в третьей определил наказание, которое последует за пренебрежением к Его воззваниям, по невозможности обмануть всеведение Его Небесного Отца принятием этих воззваний только для вида. Уважение на словах, возмутительное неверие, сильная гордость, — вот грехи, которые Он пытался напомнить их совести. Этот поверхностный очерк глубокого исследования их сердец, в соединении с Его словами, был для них духовным оружием, проникающим кости до мозга. Но для дурного человека нет ничего досаднее, как обличение его ошибок. Бешенство иудейской иерархии было так мало скрыто, что они рады были схватить Его в ту же минуту. Но их останавливал страх, и Иисус имел возможность удалиться беспрепятственно в более покойное место. Однако же или в эту самую ночь, или рано на следущее утро враги Его держали новый совет: не могут ли они сделать соединенное, систематическое надежное усилие, уловить его в словах, обвинить в незнании закона или отступлении от него, подорвать доверие к Нему в народе, поставить Его в опасное положение в отношении гражданских властей? В следующей главе мы узнаем результат их отвратительных замыслов.

На следующее утро Иисус со своими учениками в последний раз направил путь свой в дворы храма [595] Марк. 11, 20–26. . По дороге им пришлось проходить снова мимо уединенной смоковницы, не красовавшейся уже своими бесполезными украшениями, но безлистой и погнувшейся, начиная с корня, в разных направлениях. Быстрый взор Петра первый заметил это изменение, и он воскликнул: Равви, посмотри! смоковница, которую Ты проклял, засохла. Ученики остановились, чтобы взглянуть, и выразили удивление к скорости, с которой исполнилось Его Слово. Больше всего их поразила сила Иисусова. Они, по-видимому, не могли в то время понять всей глубины этого символического действия, но, разъясняя им постепенно эти мысли и применяясь к настоящему сердечному их настроению, Иисус дал уразуметь, что если они будут иметь веру в Бога, которая сделает их способными возносить молитвы к Нему с полным и непоколебимым доверием, — то не только будут в состоянии совершить подобное чудо, но если кто скажет горе сей (вероятно, в это время они подходили к горе Елеонской или Мориаг), поднимись и ввергнись в море; будет ему, что он ни скажет. Но так как в событии со смоковницей сила Его приняла направление разрушительное, то Он обратил особенное их внимание на то, что подобное эмблематическое действие не открывает им простора к совершению, посредством веры и молитвы, чудес в видах удовлетворения гнева или мщения. Нет! Сердце, не умеющее прощать, не будет обладать никакой благодетельной силой и никогда не должно ожидать прощения. Война, голод и мор не принадлежат к средствам, которыми они могут действовать, и никогда не должны даже думать о том, чтобы низвести на своих врагов огонь небесный или ледяной ветер погибельный. Тайна успешной молитвы есть вера; к вере в бога человек доходит путем прощения; прощение получится только теми, которые готовы прощать другим.

Едва только Иисус воссел в храме, как результат интриг Его врагов, задуманных накануне вечером, обнаружился. Они измыслили новый род нападения, заключавшийся в одном из самых тайных и самых опасных казуистических приемов, которым хотели они уловить Его на словах и приготовить таким образом конечную гибель. Характер их, как отъявленных злоумышленников, выразился в том, что для достижения своей цели фарисеи соединились предвещавшей мало добра дружбой сиродианами, — так что две сильно враждующие друг с другом партии, задумавши единодушно уничтожить общего врага, по-видимому, примирились окончательно [596] Матф. 22, 15–22. Марк. 12, 13–17. Лук. 20, 19–26. . Это не первый и не последний в истории пример, говорит Неандр [597] Neander р. 397. Bohor. , что духовенство употребляло в дело враждебную ему политическую партию для сокрушения народного деятеля, ревность которого могла быть опасна той и другому [598] Замечание это относится к церкви римско-католической. Прим. перев. . Доселе мы встречали Иродиан только при изложении 3 глав. 6 ст. Евангелия от Марка. Со времен Симона великого, постановленного Иродом великим в первосвященники, — Воифусимы (так назывались потомки Воифы, отца Симона и тестя Иродова) тридцать пять лет были первосвященниками и разделяли свою власть с семейством Анны. Одним словом, партия современного Иисусу духовенства состояла, по-видимому, более или менее из саддукеев и иродиан, которые потеряли всякую силу в народе и дошли до такого бесстыдства, что вводили между евреями греческие нравы и языческие обычаи. Ханжи и льстецы, — иерархальная мелочность и политическое равнодушие, — школа феократической ревности и школа придворного лицемерия, соединились заодно для устранения и поражения Иисуса. Иродиане редко встречаются в евангелиях. Их имя — латинизированное прилагательное, примененное к говорящим по-гречески придворным идумейского тетрарха, который, вследствие вмешательства римлян, стал иудейским царем, — доказывало их незаконное происхождение. Они существовали политически, касаясь религиозной жизни настолько, насколько их эллинские воззрения и мирские интересы требовали показать наглядно их пренебрежение к закону Моисееву. В действительности же это были провинциальные придворные, — люди, заимствовавшие свой блеск от ничтожного тирана, которого должны были сами поддерживать для собственных целей. Они стремились, сколько в них было сил, сохранять за семейством Иродовым добрые отношения к римскому империализму посредством угнетения всякого еврея, который бы задумал дышать посвободнее. Вследствие чего они перевернули на греческий лад свои семитические имена; ввели языческие обычаи; посещали амфитеатры, с охотой принимали символы языческой верховной власти и зашли так далеко, что эти искусственные средства уничтожили в них отличительные и заветные символы еврейской национальности. Решимость фарисеев сойтись с подобными людьми, само существование которых было страшным оскорблением для их наиболее излюбленных предрассудков, дает верную оценку той ядовитой ненависти, которую питали они к Иисусу. И этой-то ненависти предназначено было еще более усилиться. Она и без того уже достаточно накипела в их сердце, а слова и поступки Иисусовы в течение этого дня довели ее до бешенства и неистовства. Обе партии заботились об уловлении Иисуса на словах; но иродиане могли прийти смело, не возбуждая подозрения в неприязненном их настроении, а фарисеи, которых евангелист Лука называет залегшими в засаде, не явились лично. Они послали несколько молодых учеников, которые (усвоив уже лицемерие наставников) должны были подойти к Иисусу и спросить с невинной простотой, как будто бы между ними и иродианами вышел спор, которому они желали бы положить конец, передав вопрос на окончательное решение высшего авторитета, — великого пророка. Таким образом, они приступили к Нему с осторожностью, уважением и вежливостью. Учитель, сказали они с льстивым почтением, мы знаем, что Ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому либо: ибо не смотришь ни на какое лице. Они как будто умоляли Его, со страхом и любовью, высказать откровенно Его личное мнение, — как будто действительно нуждались в Его решении для собственного руководства в нравственном вопросе практической важности и были вполне уверены, что только Он один может разрешить их тяжелое сомнение. Но напрасны были и льстивое, поклонливое приближение, и ядовитость змеи. Острый язык и ядовитое жало не могли скрыться. Мы уважаем Твою мудрость, истину, смелость, — скажи же нам: как тебе кажется: позволительно ли давать подать кесарю или нет? Должны мы или не должны платить эту поголовную подать, которую все мы так сильно ненавидим, но законность которой поддерживают иродиане? Кто из нас прав? Мы, которые ее ненавидим и печалимся о ней, или иродиане, которые ей радуются?