Фредерик Фаррар - Жизнь Исуса Христа

Такие только учителя и пригодны к подобному времени. Довольно и даже слишком много было этой посредственности, старозаветных законников, говоривших плавно и занимавшихся плутнями. Книжники или лоснившиеся от хорошей жизни и гордые всеобщим к ним почтением фарисеи, красуясь громадной филактерией и роскошной одеждой, давали в синагогах снотворные поучения, представляющие сбор разлетающихся в прах ребячеств и расшатанных в основании положений с предвзятой мыслью: но Иоанн был далеко не такой учитель, как ему современные. Прежде чем раздавался громовой звук его голоса, который рокотал гневом и негодованием, загорелая наружность, длинные волосы, кожаный пояс, одежда из верблюжьего волоса уже доказывали, что тут истинно человек во всем его природном величии, с несокрушимой силой воли, — человек, который, подобно суровому фесвийцу Илии, мог бы спокойно стоять перед разодетым в пурпур Ахавом и развратной Иезавелью. Жизнь его была известна всем. Все знали, что питьем ему служит только речная вода, а едой — акриды и дикий мед [86] Матф. 3,4 . Всякий чувствовал на себе могущество его влияния, которое предоставляется всегда полному самоотвержению. Кто выше общечеловеческой гордости, тот выше всякого страха. Не рассчитывая ни на что от любви своих последователей, он не боялся их нерасположения; не имея в виду выиграть что-либо от рабски льстивой администрации, он не терял ничего, высказывая ей в глаза справедливое порицание. Он стоял выше своих братьев на неизмеримой высоте спокойствия и чистоты, не ослепленный ничтожной мглой, которая застилала их глаза, и невозмутимый от влияний, которые нарушали спокойствие их жизни.

Неудивительно, что такой человек чувствовал себя силой среди народа. Далеко прошла молва, что в пустыне Иудейской живет человек, которого жгучее слово достойно того, чтобы его услышать, который своими изречениями напоминает Исаию, а жизнью — Илию. Тиверий запятнал императорский трон своим бесславием; Понтий Пилат довел до безумия фанатичный народ своей наглостью, жестокостью, насилиями и убийствами; Ирод Антипа представлял восприимчивым подражателям пример рассчитанного вероотступничества и бесстыдного распутства; Каиафа и Анна поделили между собой обязанности первосвященства, которое только бесчестили. Но не об этих политических обстоятельствах вел речь новый пророк. Уроки, которые он преподавал, не ограничивались этим узким кругом, а имели всеобщее нравственное и социальное значение. Учение его было вполне практично, приятно, хотя и томительно для сердца, бесстрашно, а потому вполне искренно, так что должны были найтись люди, готовые посетить его строгое уединение. И действительно фарисеи, саддукеи, книжники, воины, священники и мытари стали приходить толпами, чтобы послушать слова его. Местом его проповеди озера. Г розно нависшие над этим узким проходом, ведущим из Иерусалима в Иерихон, скалы были притоном опаснейших разбойников; крокодилы и другие дикие звери не были еще истреблены в заросших тростником заводях Иорданских; но отовсюду, — из жреческого Хеврона, из святого Иерусалима, из улыбающейся Галилеи сходились к нему люди, чтобы уловить звук этого странного для них голоса. Слова его были подобны молоту, дробящему в пыль каменные сердца, или пламени, проникающему в отдаленные тайники заветных дум. Не допуская ни тени лести, ни выражения подслужничества, ни страха колебания, он громил сборщиков податей за их вымогательство; воинов за их насилия, низость и недовольство; богатых саддукеев и пышных фарисеев за формализм и притворство, которое обратило их в порождение ехиднины. Он толковал народу, что все излюбленные им почести и привилегии не поведут ни к чему, если не покаются, а будут видеть в них защиту против грядущего гнева [87] Лук. 3, 14. Матф. 3,7. . Он укорял их вообще в кичливости высоким происхождением от Авраама, прибавляя, что Господь, сотворивший Адама из земли, может восстановить детей Аврааму из камней, лежащих по берегам Иордана [88] Матф. 3, 9. . Чувствуя угрызения совести, люди слушали его с разбитым сердцем, и, когда он избрал крещение символом покаяния и очищения, то крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои [89] Матф. 3, 6. .

Но у него было иное, особое, исполненное надежд призвание, — назначение быть провозвестником грядущего Мессии. Для себя он не требовал никакой славы, кроме славы Предтечи; для своего крещения никакого значения, кроме посвящения в тайны царства, которое наступает. Когда депутация от синедриона спрашивала его, кто он; когда весь народ задумывался о том, Христос ли он или нет, — Иоанн, не колеблясь ни на минуту, отвечал, что он не Христос, не Илия, ни другой из пророков. Он есть голос в пустыне, и ничего более. А голос этот возвещал пораженному величием истины народу, что вслед за ним идет Тот, который стал впереди его, потому что был прежде его, у которого он не достоин развязать ремень у обуви Его [90] Иоан. 1, 27. , кто будет крестить — не водою, а Духом Святым и огнем [91] Матф. 3, 11. ; у кого лопата Его в руке Его и Он очистит гумно свое; кто соберет пшеницу свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым [92] Матф. 3, 12. . Время внезапного пришествия.

Покаяние и царство небесное были двумя исходными пунктами проповеди Иоанновой и, хотя он не удостоверял своего посланничества никакими чудесами, однако грозил притворству обличением, дерзости — низложением; обещал кающемуся прощение, чистому сердцем — царство небесное. Два великих положения, вынесенные им из пустыни, содержали два главных откровения, к которым стремится все Евангелие; закон и пророчество; обличение греха и обещание прощения, — пламя, которое сжигает, и свет, который утешает.

К этой проповеди, к этому крещению пришел Иисус из Галилеи, когда Ему минуло тридцать лет. Иоанн был Ему родственником, но обстоятельства жизни разлучили их далеко друг от друга. Иоанн провел детство в доме праведного священника, своего отца, в Ютте, находившейся далеко на юге в колене Иудином; Иисус жил в глубоком уединении в мастерской отца своего в долине Галилейской. Когда Иисус в первый раз явился на берегу Иорданском, — великий Предтеча, согласно собственного, дважды выразительно повторенного признания, не знал Его [93] Иоан. 1,31–33. . Иисус не был еще заявлен Мессией своему пророку-провозвестнику, но было у него нечто во взоре, нечто в безгрешной красоте Его, нечто в торжественном величии Его вида, что увлекло и поразило душу Иоаннову. Для других Иоанн был непогрешимый пророк, смело возражавший царям, с негодованием обличавший фарисеев; но, в присутствии Иисуса все его высокие дарования были ничтожны. С детской покорностью и робостью остановился грозный пророк пустыни пред величием внутреннего спокойствия, пред чистотою безгрешной жизни. Боевая сила, которую не остановишь легионами, высокое мужество, перед которым бледнеют князья и трепещут иерархи, — укрощаются сами собой, подчиняются, благоговеют перед нравственной силой, которая, будучи слаба по наружности, вооружена невидимой броней. Иоанн склонился, по вдохновению, перед человеком, прежде чем узнал божественное Его призвание. Он почтительно пытался отклонить Иисуса от Его намерения. Исповедовавший других, теперь сам со смирением и почтением исповедуется Иисусу: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? [94] Матф. З. 14.