Фредерик Фаррар - Жизнь Исуса Христа

Пребывание Иисуса в Капернауме было на этот раз непродолжительно [153] Иоанн. 2, 12. . Нет ничего невероятного в том, что Он выжидал только большого каравана богомольцев, который к этому времени собирался, чтобы отправиться в Иерусалим на праздник Пасхи.

Три первые евангелиста умалчивают относительно посещения Спасителем Иерусалима, начиная с двенадцатилетнего возраста до самой смерти. Один только св. Иоанн, согласно принятых им однажды навсегда предначертаний и характеристики своего благовествования, рассказывает о проповеди Христовой в первую Пасху и приводит обстоятельства ее сопровождавшие.

Выдающимся при этом событием было очищение храма. Но оно так мало повлияло на искоренение жадности, господствующего порока евреев, что Иисус вынужден был в более строгом виде повторить при конце своего учения и за четыре только дня до своей смерти.

Мы уже видели, какими огромными толпами прибывал народ в святой город к большим годовым праздникам. Тогда, также как и теперь, бесчисленное множество странников из различных местностей вносило с собой множество новых потребностей. Путешественник, который в настоящее время посещает Иерусалим в праздник Пасхи, совершает свой путь к воротам церкви Гроба Господня через толпу продавцов икон и разных мелочных предметов, покупаемых на память о посещении Гроба Господня. Эти мелкие торгаши, сидя с поджатыми под себя ногами на земле, не только наполняют все пустое пространство перед церковью, но даже захватывают примыкающие к ней улицы. Гораздо многочисленнее и гораздо крикливее были продавцы и покупатели, теснившиеся по пути, ведущему к храму, в Пасху, на которую пришел Иисус с прочими богомольцами, потому что тут продавались не драгоценности и безделушки, как нынче, а быки, овцы и голуби. Она в тот год (30 г. по Р.Х.) должна была быть в апреле. По обе стороны восточных ворот, даже до портика Соломонова, устроены были лавки для купцов и столики для менял или мытарей. Требование на последних обусловливалось тем, что, за двадцать дней до Пасхи, священники начинали собирать древний священный налог — полсикля, или 45 коп. с человека, уплачиваемых ежегодно каждым евреем, богатым и бедным, в искупление за душу, и предназначенных на расходы служения в скинии [154] Исход. 30,11–16. . Но выплачивать эту подать монетой, принесенной из разных стран, либо чеканенной из меди, либо носившей на себе языческие символы и надписи, считалось противозаконным. Можно было присылать такую монету из отдаленных мест, но каждый еврей, который являлся в храм, предпочитал вносить налог лично и в этом случае обязан был добыть мелкой серебряной монеты взамен обыкновенной ходячей. Менялы променивали ему с вычетом 5 %, в виде обыкновенного колбан, или роста.

Будь эта торговля сосредоточена на непосредственно прилежащих к священным строениям улицах, было бы извинительно, хотя и не совсем пристойно. Такие сцены происходили, читаем мы у языческих писателей [155] Aelian. Hist. Anim. X, 50; Lucian De Dea Syr. 41 (изд. Cenna). , около храма Венеры на горе Эрике и около храма Сирийской богини в Гиераполисе. Скажем ближе. Они повторялись нередко при церкви св. апостола Павла. Но зло при храме Иерусалимском не останавливалось на этом. Соседство двора язычников с его широким промежутком и длинными аркадами, служило искушением для еврейской жадности. Из Талмуда мы узнаем [156] Ier. lom. Tobh. 61,3. , что некто Баба-бен-Бута первый пригнал 3000 овец в этот двор, а оттуда и в святилище. Лавки мелких торгашей и палатки менял примыкали прямо к священной ограде. Во внутренности двора язычников, страдая от жары в палящий апрельский день, заражая сам храм зловонием и нечистотами, томились целые стада овец и быков, пока погонщики торговались и менялись с богомольцами. Там были люди с огромными плетенками, наполненными голубями, а под тенью аркад, образуемых четырехугольными рядами Коринфских колонн [157] Ios. Ann. 15, 11, § 5. , сидели за столиками, покрытыми стопками разной мелкой монеты, менялы, несмотря на всеобщее к ним презрение и брань за бесчестную торговлю. Таков был входной двор в храм Всевышнего! Двор, который был свидетелем, что этот дом, предназначенный быть домом молитвы для всех народов, был обращен в место, которое, по нечистоте, походило на бойню, а по торговой суматохе — на огромный базар. Мычанье быков, блеянье овец, говор на разных языках, торговля и брань, звон монеты и стук весов мог быть слышан на соседних дворах и мешать пению левитов и молитвам священников.

Исполненный справедливого негодования и непреодолимого гнева к такому глубокому непочтению, Иисус, при входе в храм, сделал бич из лежавших на полу прутьев и, желая очистить священный двор от оскверняющих его нечистот, сначала выгнал без разбора овец, быков и гнусную толпу, которая окружала их [158] Иоан. 2. 15. . Затем, подошедши к менялам, Он опрокинул их столы, рассыпавши заботливо сложенные груды разменной монеты и оставя хозяев собирать рассеянные по полу деньги. Потом, объявив повелительно: возьмите отсюда! — Он приказал удалиться продавцам голубей, но с меньшей строгостью; потому что голуби были жертвами бедняков. Наконец обратившись к устрашенной, оскорбленной и ворчащей про себя бесстыдной толпе, Он объяснил ей свое право, сказавши: Дома Отца Моего не делайте домом торговли [159] Иоан. 2. 16. . При сем ученики его вспоминали, что написано в псалмах Давидовых: ревность к дому Твоему снедает меня [160] Псал. 68, 10. .

Отчего же такое множество невежественных странников не выразило никакого сопротивления? Отчего эти жадные торговцы удовольствовались только ворчанием и шепотом проклятий, когда видели, что быки и овцы их бродил и по улицам; сами они выгнаны; деньги их сброшены на пол молодым и неизвестным человеком в одежде презренного галилеянина? Оттого же, отчего Саул терпеливо перенес оскорбительные слова Самуила, которые произносились в присутствии целого войска. — отчего Давид, хотя и с отвращением, но повиновался распоряжениям Иоава, — отчего Ахав не смел арестовать Илию в дверях Навуфеева виноградника. Одним словом, грех есть слабость. Нет на свете ничего уступчивее греховной совести; нет ничего непобедимее сильного взрыва богоподобного негодования против всего, что само по себе отвратительно и гнусно. Разве смели эти низкие, поругавшиеся над святыней торговцы и покупатели, сознавая злое дело, противиться этому сокрушительному порицанию или стать лицом к лицу перед светом этих очей, в которых блистало ярко заступничество за оскорбленную святынию? Когда Финеес, ревнуя о Господе, убил князя Симеона и Мадианитянку, отчего не нашлось ни одного человека отомстить ему за это убийство? Оттого, что порок никогда не устоит перед добродетелью. Низкие и пресмыкавшиеся иудеи, продажные торговцы, чувствовали в скудном остатке своей совести, не дотла источенной безверием и жадностью, что прав был в этом случае, как и во всех своих действиях, Сын человеческий.