Андрей Десницкий - В поисках смысла (сборник)

Вот только один небольшой урок английского. Если вы не поняли собеседника и хотите его переспросить, что вы ему скажете? Зависит только от классовой принадлежности. Рабочий запросто спросит «what?», представитель среднего класса (кроме высшей прослойки) использует французское заимствование «Pardon», а высший свет обязательно употребит слово «Sorry» или «Sorry, what?». Это различие настолько значимо, что в некоторых городах районы, где обитает низший средний класс, их «соседи сверху» называют Пардонией . А сама Фокс рассказывала, что слышала из уст юного аристократа: говорить «Pardon» еще хуже, чем материться.

В этом проявляется фундаментальное свойство английского классового общества: те, кто стоят вверху и внизу, слишком сильно отличаются друг от друга, чтобы подчеркивать эти различия искусственно. Верхи и низы занимают слишком прочное положение в общественной пирамиде, а перемещения идут в основном в ее средних слоях, поэтому именно там людям очень важно выбирать слова… а заодно и модели машин, районы города, костюмы, галстуки, и даже супермаркеты, в которых покупается еда. Это не обязательно значит, что тот, кто стоит выше, покупает вещи дороже или удобнее — нет, но он покупает вполне определенные вещи и больше всего на свете боится оказаться одним из толпы. Еще Пушкину не давалось для перевода английское слово vulgar , «вульгарный», теперь мы к нему привыкли, а его место заняло другое слово, common — общедоступный, массовый, простонародный. Нижняя палата парламента, кстати, так и называется: House of Commons. Так сложилось исторически, но слышна в этом и английская ирония.

И вот что интересно: классовые различия очевидны, но говорить о них не совсем прилично. Показывать свое превосходство, надевая слишком дорогие вещи, заявляя о себе как об «элите» — это не просто дурной тон, это как раз полный провал, это стиль внезапно разбогатевшего гопника, а не настоящего аристократа. Да и зачем эта показуха, если достаточно открыть рот, и сразу станет ясно: кто какую заканчивал школу, в каком университете учился?

В самых мобильных слоях, в среднем классе, особенно принято подчеркивать равенство всех слоев (при том, что неравенство там заметно куда сильнее). Лейбористская партия, правившая страной с 1997 г. и до этой весны, конечно же, состояла не из рабочих и крестьян, но одним из направлений ее политики как раз и было выравнивание школьного образования по всей стране. Школы обязали принимать всех детей, живущих на данной территории, а не только тех, кто «соответствует уровню». И каково же было негодование нации, когда выяснилось, что министр образования отправила своего ребенка в частную школу!

Еще одна неотъемлемая черта английского аристократа — он не ходит на работу, но он обязательно тратит часть своего времени и своего состояния на благотворительность. Пример принцессы Дианы тут вовсе не исключение, а скорее, самое заметное подтверждение правила. В самом деле, если уж кому-то с самого раннего детства предназначено быть по своему положению выше простых людей, это обязывает его что-то делать ради блага остальных. Жить ради себя и своей семьи — и стыдно, и скучно. Это не занятие для истинных леди и джентльменов.

А теперь давайте вернемся на нашу российскую почву. Кто-то у нас возмутится, что ребенок министра ходит в частную школу? Да уже хорошо, если он вообще в России учится. Кто будет ожидать от миллионеров широкой благотворительности? Если налоги заплатили и в офф-шор не ушли, и то спасибо. Наша новая элита старательно строит заборы, на каждом шагу подчеркивает свою инаковость, показывает нам, что мы ей не ровня, не чета, что с них спрос особый… И с этим даже можно было бы согласиться, если бы не одно обстоятельство. Стоит многим представителям этой элиты открыть рот, и сразу становится видно: да, действительно не ровня, если мерить английскими мерками. Но только в другую сторону.

Основатели старинных английских родов были, на самом деле, обыкновенными разбойниками, которые вторглись в Британию около тысячи лет назад вместе с Вильгельмом Завоевателем и «приватизировали» эту страну, кто сколько смог. Словом джентльмен некогда называли любого представителя дворянства, который мог быть неграмотен и нечистоплотен до отвращения. Прошли века прежде, чем это слово стало обозначать определенную планку образования и поведения, и теперь джентльмен может быть беден и незнатен, но он не может быть нагл и туп.

Поскольку наша новая элита стремится догнать западную, этот процесс должен пойти у нее намного быстрее. И уроки английского снобизма здесь ей очень пригодятся: каково это, быть элитой? Английский снобизм — это ведь не показуха, а скорее уверенность в своих силах, готовность занять достойное положение. Пожалуй, это тоже такая форма тщеславия, а то и гордыни, но все-таки не такая грубая, как наше нуворишество.

Кстати, эти проблемы не чужды и Священному Писанию. В Притчах Соломоновых сказано: «От трех трясется земля, четырех она не может носить: раба, когда он делается царем, глупого, когда он досыта ест хлеб, позорную женщину, когда она выходит замуж, и служанку, когда она занимает место госпожи своей» (30:21–23). А «певец Британской империи» Р. Киплинг написал на это место стихотворное толкование, вот отрывок из него в переводе Л. Блуменфельда:

У Киплинга, впрочем, конец суровее: «even more a slave», то есть «раб в еще большей степени», что, конечно, не ложится в русский стихотворный размер. Но в реалии нашей российской жизни это утверждение вписывается вполне хорошо — на родине снобизма давно уже знают, что аристократа делает не счет в банке и не должность, и в первую очередь даже не знатное происхождение. Аристократ — тот, кто ведет себя соответствующим образом, и точка. Остальное — всего лишь переменчивые обстоятельства.

Раз уж о. Федор Людоговский начал свой отчет о водительском стаже со старой шестерки, которую он у нас купил, пришло и мне на ум рассказать, чему она меня в свое время научила. Когда садишься за руль взрослым человеком со своими привычками и представлениями об окружающем мире, тут же узнаешь, как мало ты об этом мире знал. Начать хотя бы с географии: город перестает для тебя быть мозаичным одеялом, каждый фрагмент которого привязан к станции метро. Что прежде казалось близким, в час пик будет почти недоступным, а на «совсем другую ветку» можно доехать минут за пятнадцать, если повезет.