Афанасий Раковалис - Отец Паисий мне сказал...

В наши дни люди живут в одном доме, а между собой незнакомы.

Раньше, если кто собирался в путь, сообщал об этом окружающим. Или другой, у кого была телега, спрашивал: «Куда идешь? Откуда?» Это было не праздное любопытство, окружающие хотели помочь! Говорили: «Садись, подвезу», или: «Если можешь, подожди, через два часа мне как раз надо запрягать лошадь, поедем вместе», или: «Завтра поедем, заходи в дом, у нас переночуешь…» Так люди знакомились друг с другом. В каждом селе имели кого‑то знакомого и во всех нуждах друг другу помогали.

Слово «сосед» раньше было не пустым звуком. У соседей человек находил помощь, поддержку. А сегодня родные братья живут в одной многоэтажке и только через три года узнают об этом!

Монах — иное дело. Он покинул знакомых и родственников, чтобы войти в великую Божию семью, полюбить всех людей.

Вы, миряне, должны иметь связи друг с другом, с родственниками, чтобы оказывать помощь друг другу.

— Сегодня взят курс на национальное примирение, что Вы об этом думаете, отче?

— Забыть старые счеты — это хорошо. Но оправдать коммунистов — нет! Что же получается: тот, кто защищал государство, поступал неправильно? Вопрос о повиновении государству — разве это пустяк? А забыть старое — да.

— Посмотрите, — говорил Старец группе паломников, — для скольких детей стал домом железнодорожный вокзал в Салониках. Подошел бы кто — нибудь к этим сиротам, несчастным, одиноким, помог бы им.

Один пожилой учитель сказал:

— Отче, едва какой‑нибудь взрослый к ним приблизится, они начинают юлить, избегают его. «Что тебе от нас нужно?» — говорят. К ним не подойдешь.

— Нет — нет. Даже к животным люди находят подход с помощью одного лишь куска хлеба. Если есть любовь, то дети это чувствуют. Нужно не просто «продемонстрировать любовь», формально исполнить свой долг, но начать действительно болеть за них, возлюбить их. Бедняжки испытывают такую нехватку любви, и материнской, и отцовской, что, сколько им ни дай ее, не насытятся. Это как море — реки вливают в него столько пресной воды, а оно остается соленым.

В маленькой комнатушке, в которой втроем только можно поместиться, их жило одиннадцать человек. И никому нет дела до этих нищих.

Некоторые христианские благотворительные организации имеют своих подопечных, составляют специальные каталоги, а к этим бездомным детям никто не проявляет интереса. Дети приходят в отчаяние. Потом они становятся добычей разного рода мошенников, которые настраивают их соответствующим образом и используют в своих целях.

Можно от них услышать и такое: «Чем покончить с собой (они и об этом помышляют!), лучше я буду жить здесь».

Создал бы кто‑нибудь объединение или фонд, чтобы помочь им насколько возможно. Скольким я говорил об этом. Никто ничего не делает. Современные люди пригодны только для парадов, не для борьбы. Где им бороться со злом?

Нужно болеть душой за несчастных, любить их. Если не болеть за них — лучше вообще ничего не делать. А знаете, какое они имеют благородство, великодушие!

Приехал сюда один такой бедолага. Я ему сказал, чтобы пошел в Кинот [40] Высший коллективный орган управления на Афоне. — Прим. перев. к моему знакомому и взял «апандахусу» с большой печатью. У него слезы на глаза навернулись: «Только не это, отче! Я лучше поработаю в каком‑нибудь монастыре».

И работал — чтобы закончить вечернюю школу.

Раньше, если какой‑либо благочестивый мирянин, или священник, или тем более монах заботился о том, что происходит в мире, такового, считали, надо запирать в башне [41] В тюрьме. Старец в шутливой форме говорит о том, что такого человека посчитали бы ненормальным, делающим нечто неподобающее христианину. — Прим. авт. .

Сегодня же в башню надо запирать того, кто об этом не заботится, потому что враги Христа хотят разрушить все. В апостольские времена христиане могли отделиться от мира, потому что весь мир был языческим, принадлежал язычникам, и они делали, что хотели. Но после Константина Великого положение дел изменилось. Мир стал христианским. Открыты храмы, действуют христианские организации… Церковь стала свободной. На нас лежит ответственность. Все это наше. А они сегодня хотят все разрушить.

Смотри, животные не могут сотворить великого зла, потому что у них нет соображения. Вот если бы оно у них было… А человек, далеко отошедший от Бога, делает большое зло. Как один из наших, который отправился в свое время за океан, освоил там бухгалтерию и сейчас самого диавола оставит с носом [42] Речь идет об известном греческом политике, получившем в свое время экономическое образование в Америке. — Прим. перев. . У людей, творящих зло, нет между собой любви, согласия, и поэтому оно так не прогрессирует. Если бы у них было согласие, они творили бы великое зло.

Декабрь 1988 г.

— Отче, в Житиях Святых мучеников мы читаем о том, через какие страдания им пришлось пройти. Я поражаюсь, как они все это вынесли. Что же происходило? Бог давал им Свою Благодать, и они не чувствовали боли, или что‑то иное?

Старец несколько подался назад и окинул меня пристальным взором, как делал это не раз (я уже знал, что он своим духовным зрением как бы оценивает глубину моей души, возможности моего восприятия), и сказал:

— Любовь ко Христу, которую они имели, давала им силы. Мученики очень любили Христа, любовью всесожегающей, и из‑за нее не чувствовали боли… Однажды вот загорелся дом, а в нем остались дети. Мать бросается в огонь и не берет в расчет ничего. Возвращается, держа в объятиях детишек. Получила ожоги, обгорели лицо, волосы, руки… Но она ничего не чувствовала. И внимания не обращала на боль, потому что думала о детях. Потом, спустя какое‑то время, стала ощущать боль. Да, так…

Как‑то раз во время войны в наше село поступило известие, что идут немцы. Все собрались и ушли в горы. А братья мои были внизу, на поле. Кто их предупредит? «Им уже ничем не помочь, — говорят маме, — хоть этот у тебя останется». «Если их убьют, — говорю, — то пусть и меня вместе с ними», и — бегом. Попал на одно поле, свежевспаханное, увяз по колени и оставил в пашне ботинки. Станешь ли их там искать! Бегу дальше босиком, ни на колючки, ни на камни не обращаю внимания [43] Наверное, надо хоть раз побывать в Греции, чтобы отчетливо себе представлять, что такое ее горные тропы в зарослях колючих кустарников и какая это была пытка! — Прим. перев. . Тернии вонзаются в ноги, а мне не до того. Оботрешь ногу о землю, чтобы сломать колючку и чтобы ветка за тобой не волочилась, и снова бежать. Потом — переправа через реку, сплошные камни. Пока бежал, шипы все глубже впивались, но я о них не думал. Но вот и братья.