Афанасий Раковалис - Отец Паисий мне сказал...

Это всё равно что получить от кого‑то подарок и швырнуть его назад, в лицо подарившему… Можешь ли ты прибавить хоть один день к своей жизни? Как же ты после этого на нее покушаешься?

— Турки — варварский народ… Ох — ох — ох… Когда они резали армян, в течение трех дней во всем городе стоял запах бойни. Греков заперли в их домах, никто не смел показаться на улице, кричали, убивали. Целых три дня.

— Кто, отче? Турецкие солдаты?

— Не только солдаты, — Старец особо выделил это голосом, — но и простые люди, даже старики. Иной шел и убивал своего соседа, с которым прожил бок о бок немало лет. Варвары, много они натворили. Придет время расплаты. Сработают духовные законы. Только и забот им скоро будет, что готовить коливо.

Малорослые люди обычно вспыльчивы. У них есть внутренняя сила, некий напор. Взять, к примеру, отца N. Когда он в гневе, если бы мог, всех нас, кажется, побросал бы в море. (Смеётся.) Такой в нем порыв.

Но, знаешь, это от Бога. Он дает им эту внутреннюю силу как подспорье в жизни. А вот высокие, крупные люди, наоборот, отличаются некоторой естественной кротостью. Не столь легко распаляются. И это тоже от Бога. Потому что, если бы они были дикие и грубые, кто бы дерзнул к ним приблизиться? И так великаны — здоровяки внушают страх окружающим, а, представляешь, если бы они еще и гневались…

Французы, только скажешь им что‑нибудь, сразу это принимают… «Да, да, — говорят, — конечно!» Я удивлялся, какое у них благое произволение. Сразу же поняли и приняли слово о Христе. Но что же потом… В скором времени все забыли, приняли что‑то новое, а потом нашли еще что‑то, другое. Одно непостоянство. Легко воспринимают, легко и забывают. А вот немцы очень замкнутые. Намучаешься с ними, прежде чем они что‑то примут, что‑то поймут… Но если восприимут сказанное, то потом это в себе удерживают, просто так с этим не расстаются. Таков немецкий менталитет.

— Как‑то раз я познакомился с одним человеком, очень хорошим и отзывчивым. Представь себе, он даже в монастырь не заходил, не хотел воспользоваться гостеприимством монахов, чтобы не обременять их… Я тогда был архондаричным [75] Нес послушание в гостинице (архондарике). — Прим. перев. в Иверском скиту. Выхожу как‑то на балкон и вижу: внизу на камнях лежит человек… Ну и ну, думаю, что он там делает? Заволновался. Спустился к нему.

«Что ты здесь делаешь, дорогой? — спрашиваю. — Почему не идешь в обитель и не устроишься в гостинице?» — «Нет, нет, мне тут хорошо, не беспокойся».

Я уговаривал его, а он не хотел. Говорит мне: «Всю ночь отцы совершают бдение, устают, постятся… идут немного отдохнуть днем, а я их буду беспокоить? Так не годится!»

Видишь, какие у него были благие помыслы? Это свидетельство душевного и духовного здоровья. А другие требуют, чтобы их обслужили, да потом мыслят только плохое, еще и осудят тебя. В конце концов мне удалось его убедить. Я отвел его в обитель, мы познакомились и подружились.

Расскажу тебе про этого человека. Он с раннего детства остался сиротой, не помнил родителей и воспитывался в приюте. Когда вырос, устроился работать грузчиком в порту, в Салониках.

Женился и был очень счастлив, потому что обрел семью, которой ему так не хватало. К родителям жены относился как к своим собственным. Они поселились неподалеку от тестя и тещи, он очень любил их. Закончив работу, сначала заходил к ним — поприветствовать, узнать, не нуждаются ли они в чем, — а потом уже шел домой, к жене.

Он был и очень набожный. Постоянно творил молитву: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя». Нес на спине груз и молился.

Он переживал по поводу того, что тесть с тещей были людьми неверующими. Тесть даже хулил Бога. Очень его это огорчало. И он просил Бога не забирать их из этой жизни, прежде чем они не покаются. Просил и меня молиться за них.

И вот однажды тесть заболел, и его положили в больницу. Пробыл там несколько дней. Как‑то раз зять по обычаю, не заходя домой, сразу после работы приходит навестить его. И не находит в палате. Ищет, спрашивает. «Кто? Такой‑то? Умер… Он сейчас внизу, в холодильной камере, в мертвецкой», — говорят ему.

Для него это было как удар молнии. «Боже мой, почему ты его взял неготовым? Ведь он не успел покаяться! Почему, Боже мой?» Он начал молиться, с болью, из глубины сердца. «Что стоит Богу вернуть его назад? Ничего», — подумал про себя и стал просить Господа.

Спускается вниз, разыскивает морг, находит тестя — окоченевшего, мертвого. Берет его за руку. «Пойдем, — говорит, — пойдем домой». Мертвый ожил, поднялся и пошел за ним.

— Это правда, отче? — спросил я, пораженный услышанным.

— Правда, истинная правда.

— И этот человек сейчас жив?

— Нет, он уже умер… Прожил еще несколько лет, покаялся, умягчился сердцем, стал как ягненок, и Христос взял его в Рай…

Я был потрясен.

— В наши дни — и происходит такое?

— Видишь… И это мирянин. Но у него была великая простота! И глубокая вера. Не говорит ли Христос: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» [76] Ин. 14, 12. . Почему мы удивляемся? Разве Христос не воскрешал мертвых? Лазаря [77] Ин. 11. , сына вдовы [78] Лк. 7, 11–17. , дочь Иаира [79] Мк. 5, 22–43; Лк. 8, 40–56. ? Апостолы не воскрешали мертвых? А сколько случаев описано в Житиях Святых!

Почему же мы удивляемся?

— Когда я летел на самолете в Австралию [80] Старец посещал Австралию в 1978 г. по приглашению Архиепископа Австралийского Стилианоса, просившего оказать духовную поддержку православным грекам, живущим в этой стране. — Прим. перев. , — рассказывал мне Старец, — девушка (стюардесса) обносила нас карамельками. Я взял одну. — «Сэнк’ю», — говорит. Дескать, благодарю за то, что взял карамель, которую я предложила.

«Смотри‑ка, — думаю, — да они превзошли чуткостью и деликатностью самого Святого Исаака Сирина!»

Потом шел как‑то по улице Сиднея, вижу: собрался народ. Подошел посмотреть, что случилось. Какую‑то бедную собачку сбила машина. Люди вокруг собрались, чтобы помочь. Один звонит по телефону, другой еще что‑то делает. Такая отзывчивость, обеспокоенность. Я подивился.

Через несколько дней опять иду по улице, смотрю: человек лежит на тротуаре и стонет. Поденщик, работая, упал с лестницы и, по — видимому, очень серьезно повредил себе поясницу… Никто не проявлял интереса. Бросит прохожий безразличный взгляд и идет дальше. Приедет, говорит, «эмбьюланс» (скорая помощь) и его заберет. Это, мол, не мое дело, государство позаботится. А вмешаешься — по судам затаскают как свидетеля.

Я чуть не лопнул от негодования. Ай — ай — ай! Какое безразличие к ближнему! О какой культуре и воспитании тут может идти речь? У европейцев есть только внешняя воспитанность, да и ту они имеют только по необходимости — чтобы не поубивать друг друга. Холодные сердца. Тогда как у греков, пусть они и не отличаются благородными манерами, есть совестливость и любочестие.