Мараи Аджиев - Раскол

Шел 1666 год. Колокольные звоны в Москве переменились: «звонят к церковному пению дрянью, аки на пожар гонят или врасплох бьют»… Что же случилось тогда в Москве? К чему это колокола изменили себе?

Тогда только-только закончился Церковный собор, созванный царем Алексеем Михайловичем якобы для рассмотрения дел насущных, на самом же деле — для устранения ставшего ему ненавистным патриарха Никона. Низложить зарвавшегося патриарха, но увековечить его церковную реформу — решил собор… Так, с тревожных звонов, начиналась новая русская церковь (РПЦ).

Конечно, церковный собор интересовали и другие вопросы, куда более важные, — там речь шла о глобальной политике, о лике Русского государства «во веки веков». Патриарх Никон желал сам ваять лик Руси, заявляя: «Священство выше царства». Но у царя было иное мнение. При тайном противостоянии царя и патриарха собрался собор.

Собор, надо отметить, с самого начала своего был неправомочным. И об этом известно…

По традиции вести собор пригласили греческих патриархов — Паисия Александрийского и Макария Антиохийского. Царь Алексей Михайлович знал подноготную этих деятелей, и Никон тоже знал, что оба гостя за открытую симпатию к Риму низложены со своих престолов собором иерархов Восточной церкви. Эти два приглашенных митрополита не имели канонического права решать церковные дела. Однако же приехали…

К сожалению, многим россиянам неведомо, что правильное название христианской церкви на Руси прежде было «Древлеправославная Греческая Церковь». Именно в эту церковь вошла Русь в 988 году после своего крещения.

Вот почему первыми митрополитами становились неславяне. Константинопольские патриархи долго контролировали дела церковные на огромных территориях, лежащих к северу и востоку от Византии. Позднее Русь уже сама, своим собором, избирала себе пастыря — митрополита. Однако он, после избрания, должен был явиться в Константинополь для принятия хиротонии от греческого патриарха. И лишь после святейшего рукоположения новый митрополит получал признание, а с ним и право назначать епископов в важнейшие города своей епархии.

Опять же по традиции, заведенной с 988 года, на церковных соборах считалось обязательным присутствие греческих митрополитов, им доверялось ведение заседаний. Поэтому приглашение в Москву в 1666 году патриархов Паисия Александрийского и Макария Антиохийского было воспринято участниками собора как должное, тем более что почти никто даже не догадывался о недавнем прошлом этих высоких гостей.

Паисий Лигарид, тайный иезуит, приехал с особым удовольствием, у него были свои виды на Русь. Открывая собор, Паисий тут же начал расправу над Никоном, однако прислушиваясь к тому, что нашептывал за его спиной русский царь. Обвинения неслись лавиной. Никон «должен быть проклят как еретик», — гвоздил оратор. С этих слов он начал свою речь.

Русский патриарх Никон, понимая, что идет борьба между духовной и светской властью, в тайне надеявшийся на помощь Лигарида, буквально опешил, такого поворота событий он не ожидал. Даже потерял дар речи.

Единственное, что нашел в ответ русский патриарх, так это ругательства. В ярости он обзывал своего оппонента и «вором», и «нехристью», и «собакой», и «мужиком»…

Так открылся знаменитый собор Русской православной церкви в 1666 году.

Однако прежде чем продолжить рассказ о соборе, обратимся к событиям предшествовавшим. В конце концов решения собора были лишь этапом в жизни страны, звеном в длинной цепочке событий.

Действительно, разве главное то, как стали осенять себя христиане после собора — двоеперстным или троеперстным крестным знамением? Разве только из-за этого горели страсти? В этом ли была суть происходящего? Нет, конечно.

За чисто внешними переменами стояли перемены куда более существенные, именно в них и была суть происходящего. Но их всегда скрывали, их не афишировали политики, их замалчивали и старались не замечать исследователи истории Руси и Русской церкви.

Но они, эти перемены, были!

Если в обратной хронологической последовательности прочитать некоторые страницы истории не только Руси, но и соседних с ней стран, то открывается много прелюбопытного. Открывается тайна, которую в России скрывают более трех веков, — главная тайна Древлеправославной церкви… Церкви, которая будто канула в Лету.

К XVI веку, перестав платить дань Орде, Русь добилась политической независимости. Но она по-прежнему оставалась духовно взаимозависимой со Степью. Дело в том, что единая Древлеправославная церковь связывала Русь и Степь, у них была одна, общая епархия.

Лишь в 1589 году при царе Федоре Иоанновиче в присутствии константинопольского патриарха Иеремии была учреждена Московская патриархия. И в сан первого патриарха московского возвели Иова, который, как и следующий патриарх, Ермоген, происходил из степняков-тюрков, на Дону были его корни.

Обращаясь к царю Федору, константинопольский патриарх произнес слова, глубоко запавшие в царскую душу, их с тех пор передавали в Кремле по наследству. В воспроизведении В. О. Ключевского слова эти звучали так: «Ветхий Рим пал от ересей; вторым Римом — Константинополем — завладели агарянские внуки, турки; твое же великое Российское царство — третий Рим — все превзошло благочестием».

Действительно, в XVI–XVII веках Русь, даже несмотря на бурную политическую жизнь, была все-таки на подъеме. Ее давний соперник, Степь, наоборот, переживала бесславные времена, вызванные страшными последствиями монгольского нашествия.

Так, если при Иване Грозном территория Русского государства на юге, например, поначалу ограничивалась рекой Окой (за Коломной начиналась Степь), то во время его царствования границы существенно изменились. И это не могло не вызвать реакцию духовенства.

Конфликт митрополита Филиппа с московским царем Иваном IV вполне можно расценить как проявление той реакции церкви на явный захват Москвой чужих земель — на нарушение статус-кво в епархии. Мало того, конфликт, возможно, и есть своеобразная прелюдия 1666 года. Без одного не было бы и другого!

Под личиной опричнины — в первую очередь в Москве! — проводилась чистка русского общества. И усиление власти царя. Все это было далеко не случайным.

Ведь высшее общество на Руси никогда не было чисто русским. Достаточно, например, обратиться к родословной книге российского дворянства, чтобы убедиться: более половины дворян — выходцы из половецкой Степи. Они тюрки-кипчаки.

Голицыны, Куракины, Годуновы и десятки других родов — выходцы из Степи. Они бежали из родных степей во время нашествия туда монголов, потому что хан Батый отдал приказ об уничтожении половецкой знати, но церковь он не тронул, духовенство осталось в Степи (сын Батыя, Сартах, как известно, был дьяконом).