Наталья Сухинина - Укажите мне край, где светло от лампад..

Не зря говорят святые отцы - где нет в домах икон, там живут демоны. Вот почему, когда священник приходит освящать жилище, он читает особенную заклинательную молитву, чтобы очистить "те дома, которые терпят козни и напасти злых духов". Читаются также и псалмы, в которых церковь ободряет жильцов, что будут они отныне жить в своем доме под сенью Бога и "не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему". Добавлю сюда: не приблизятся барабашки, домовые, привидения, полтергейсты (недостающее дописать).

На каждой стороне дома (север, юг, восток, запад) начертает священник крест. Крест отныне появится и над вашей входной дверью. Вот уж поистине замок с секретом, от многих непрошенных гостей убережет он теперь наше жилище. Чин освящения дома очень красив. Благодатная его сила. Домочадцы сразу чувствуют некую перемену то ли в воздухе, то ли в настрое души. А опытные пастыри, ревностные молитвенники, войдя в дом, сразу могут определить, освящен он или нет. В безбожном доме дух тяжелый, говорят.

Есть дела срочные, неотложные, есть такие, с которыми можно повременить. Если полетели у нас пробки, или с сантехникой что, или с телефоном - бежим, скандалим, принимаем меры. Дом освятить - годами собираемся. А ведь куда проще - прийти в храм, подойти к свечному ящику:

- Хочу пригласить батюшку...

Как трудны и мучительны эти несколько шагов и эти несколько слов. Оно и понятно, ведь бесы, вольготно расположившиеся у наших холодильников, под нашими пледами, в наших шкафах, гогочущие, хрюкающие, стаскивающие с нас одеяла, творящие в наших квартирах свое изощренное бесовское непотребство, очень опасаются быть выкинутыми на улицу, стать бомжами, лишиться крова. Вот и борются за место под солнцем. Не пускают нас в храм, тянут волынку, внушают, что есть дела поважнее и посрочнее, а это, это мы успеем, куда нам торопиться.

А торопиться надо. Мы живем сейчас, как никогда, в мире нагроможденных друг на друга искушений, и каждый шаг наш, как по минному полю, везде подстерегает нас окаянная бесовская вольница. Маленький островок спасения в этой пучине зла - наш дом. Мой дом - моя крепость. Так говорили древние. Так говорим сейчас мы. Но в нашей крепости мы скорее отсиживаемся от многолюдья, суеты, перегрузок на работе, но никак не от невидимой брани, от летящих стрел из дьявольской натянутой до предела тетивы. Об этой брани мы знаем понаслышке, а чаще и вовсе не верим - да полноте, мы же взрослые люди... Но разве не взрослые люди пишут в редакцию письма с мольбой о помощи или бухаются в ноги к батюшке - приди, отец, отгони вражину!

... В самом конце чина освящения дома произносится ектения. Это прошение ко Господу о благословении дома, чтобы послал Он Ангела-хранителя, стража нашему жилищу и всех "в нем благочестно жити хотящих". И вот освящен наш дом. Мы поздравляем друг друга и приглашаем по традиции батюшку разделить с нами праздничную трапезу. Здесь же, за трапезой, и поговорим о многом, что волнует, смущает, безпокоит. В храме священника дергают, отвлекают, сам он смотрит на часы. А здесь есть некоторое время для неспешной духовной беседы. Сколько вопросов у нас, как мало мы знаем, как много хотим знать. А теперь, после освящения дома, нам надо знать и это. В освященном доме не сквернословят, не курят. Перед сном в нем читают вечерние молитвы и просят прощения, если кого обидели за день. Утро начинают, перекрестившись перед иконой, помолившись, помянув родных и близких, как живых, так и усопших. В освященном доме не напиваются до потери пульса и не едят скоромного в постные дни. Все это будет поддерживать в нашем доме ту самую духовную чистоту, которая для бесов хуже всякого рвотного. А еще добрый совет дала мне одна благочестивая христианка:

- Ты когда квартиру уберешь, пыль вытрешь, ковры пропылесосишь, покропи ее святой водичкой. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа... Ходи и кропи, и приговаривай. Знаешь, как хорошо сразу будет дышать.

Хорошее средство. Проверенное. И вам советую... "Если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж", - написано в 126-м псалме. Какие бы хитроумные замки мы не врезали, каких бы волкодавов не натаскивали, на какие бы крупнокалиберные обрезы не тратились, не будет покоя в наших жилищах. Бесу одинаково начихать и на Бобика, и на Рекса, и на склад боеприпасов в кладовке. Он не даст покоя нашей душе, пока мы не вознегодуем, наконец, на его хамство и безпардонность и не объявим ему войну. Войну не на жизнь, а на смерть. Войну невидимую для глаз, но очень спасительную для души. Широкий арсенал средств ради этой победы вручила в наши руки Церковь. Не отчаивайтесь. Победа будет за нами.

В маленькой рюмочке на подносе вино. Я протягиваю к ней руку, отпиваю. Ничего особенного - кислое. Но оно должно быть особенным, потому что здесь, сейчас, особенное все. И церковь с рвущимися в нее пучками солнца, и каменные водоносы, стоящие в углу храма, и полуденная духота октябрьского палестинского зноя. Я в Кане Галилейской. В той самой, где два тысячелетия назад собрались гости поздравить с законным браком Симона Кананита и его красавицу жену. В той самой, где впервые свершил Господь великое чудо: претворил воду в вино на радость гостям, на изумление распорядителям пира. Водоносы стоят в углу. Те самые. Светлый камень, шершавые бока, стоят себе в храме, выстроенном на том самом месте далекого брачного пира. Делаю еще глоток: ничего особенного, кислое. Но оно не должно быть кислым, и я лукавлю: благодарю поклоном священника, хвалю вино. Как могу его не похвалить?

А через год, почти в то же самое время года, я осторожно вступила в темноту мрачной холодной пещеры в Абхазии, совсем рядом с Новым Афоном. Заветными тропками вывел меня к ней послушник Ново-Афонского монастыря. Благословил войти, а сам остался на улице. Горит перед иконой лампадка, освещая строгий лик человека с книгой в руках. Симон Кананит. Тот самый жених Канского пира. Пещерка тесная, низкие своды касаются головы. Он жил здесь. И здесь принял мученическую кончину. Почему именно в этой пещерной прохладе укрылся он от нестерпимого палящего палестинского солнца? После чуда в Кане Галилейской, свершившегося на его глазах, он уверовал в Христа сразу, всем сердцем. И... ушел с собственного брачного пира, стал одним из двенадцати Христовых учеников.

После вознесения Господня стал благовествовать святое Евангелие, забрел сюда, на древние абхазские берега. Обращал язычников, жил в этой пещере и здесь же, в Абхазии, умер. Удивительно, кислое вино Каны Галилейской и тусклая лампадка Ново-Афонской пещеры мгновенно завязались для меня в крепкий узел единой памяти и единой жизни. Юноша, избравший брачную жизнь, так жаждавший семейного счастья, и чернобородый старец, обрекший себя на одиночество и пещерную сырость. Нашему разумению никак не уразуметь: была же свадьба, значит, по любви женился Симон Кананит, значит, все обдумал, все взвесил, все выверил. И вдруг развернуло его от брачного пира, да еще как развернуло! Ушел. Со свадьбы ушел, с собственной свадьбы, невеста плакала, наверное, да, точно плакала, что уж тут говорить... Но - ушел. Факт исторический, неоспоримый. И другой факт: Симону суждено было стать апостолом Христовым. Значит - особый путь, особые мерки. Может быть, на свадьбе собственной и прозрел, понял: главное в жизни - Божие благословение. И уготован ему был другой путь, тернистый, мучительный.