Афонский патерик или Жизнеописания святых на Святой Афонской Горе просиявших

Скоро по Горе Афонской пронеслась молва о пришествии сербского владыки. Все удивлялись смирению его и прославили Бога. Игумены из своих обителей и преподобные из глубины пустынь вместе с отцом своим протом, памятуя благодеяния его сына, пришли поклониться державному иноку: старец всех наделял нескудной милостыней и у всех просил себе молитв и благословения — так что наконец непрестанные посещения Ватопедской обители сделались уже в тягость. Князья-иноки сербские, чтобы устранить это неудобство, дали еще довольно золота и требовали, чтобы всем приходящим странным всякий день была пища, хлеб и вино. Потом пожелал и Симеон обойти Святую Гору, чтобы поклониться всем ее обителям. Испросив благословение у игумена, он взял с собой Савву, как жезл своей старости. Юноша, по обычаю, хотел идти с ним босыми ногами, но нежный отец не мог того вынести, хотя доблестный юноша со слезами просил его об этом, как о милости, пока будет в силах. «Помилуй, чадо мое, — говорит ему отец, — уязвляющими ноги твои камнями ты будешь терзать мое сердце!» Савва, не желая оскорбить родителя упорством, впервые после многих лет обулся и сел на коня: так прибыли они сперва на Средину Святой Горы [ 29], где обитал прот, старейший над всеми монастырями, в обитель Богоматери на Карее. Бывший владыка сербский наделил прота и всю братию великолепными дарами; имена его и сына вписаны для поминовения между именами царских ктиторов Святой Горы. Из Кареи спустились они в обитель Иверскую, а дорогой посетили и другие монастыри, везде записывая имена свои, — и так достигли святой лавры, но старец, ослабевший ногами, не мог взойти на вершину Святой Горы Афонской и только у подножия ее, издали, с верою поклонился ей. В лавре помолился он над гробом святого Афанасия, основателя афонского общежития, и щедрее, чем в иных монастырях, одарил игумена и братию. Из соседних и дальних скитов стеклось много преподобных пустынников для духовного собеседования с державными сербскими иноками. Наконец, возвратившись в Ватопед, отец и сын поселились вместе, в устроенных заблаговременно кельях.

Единомысленные во всем, они разделили между собою труды и молитвы: сын подвигам учил отца, но старец, как старец, не мог следовать по стопам его, и потому юноша старческую немощь восполнял избытком своих сил — постился и трудился и за себя, и за отца. Чуден был этот старец: как некогда, живя в мире, он без труда, хотя и без обиды, своими щедротами осыпал нищих и тем как бы делал беднее свое царство, так и в иноческих подвигах казался лихоимцем — не имея сил исполнить все сам, он, лежа, собирал плоды сыновние, собирал с сокрушением сердца и со смирением души, проливая от сердечного умиления много слез. Юноша трудился, а старец соболезновал, мысленно творя столько же поклонов, сколько и тот, и состраждущей ему душой при всенощном его распинании как бы поддерживал простиравшиеся долу члены своего сына. Усугублял ли юноша пост за себя и за старца — усугублял и старец слезы и воздыхания за себя и за юношу, ибо плакал о юности сына, истомляемой подвигами, плакал и о своем ожесточении, и о своем бессилии для подвигов, и о том, что не мог страдать вместе с сыном. Унылый и дряхлый, с трясущейся от ветхости головою, он укорял себя и сидел, а юноша старчески утешал отца: «Не унывай, батюшка! Мое стояние, мой пост и поклоны пусть будут и твоими; я приемлю твои труды на себя, ибо ты послушал меня, и от меня взыщет Господь душу твою».

Внимая таким словам, дряхлый старец обливался потоками слез, изумлялся чрезвычайному смирению и послушанию своего сына и даже не смел называть его своим сыном, а только, прижав к себе и лобызая священную его главу, говорил: «Ей, господин мой! Ей, утроба моя! Воистину все оставил я и тебе единому прилепился! Что же воздам тебе, исторгшему меня из суетного мира и столько болящему о душе моей? — Благословен ты от Бога, благословен и день, в который ты родился, — не мое чадо, а Божие». Так утешался старец, видя в сыне как бы некоего борца или искусного воеводу, который подвизается за него и, вменяя себе сыновние подвиги, оставался благонадежен. Таким образом, труды доблестного сына и воздыхания отца его к Богу, равно как сугубая молитва их, сливались в одно — и оба они веселились о Господе, оба ограждали, как внутренно — свою душу, так и извне — обитель Ватопедскую, восстановляя в ней все разоренное.

При входе во Святую Гору, на месте, называемом Просфори, издавна был монастырь с церковью святого Симеона Богоприимца, но эта церковь, по разорении монастыря корсарами, оставалась в запустении. Игумен и братия Ватопеда напомнили о ней преподобным, и они на ее обновление великодушно дали много золота, которое обильно приносили им от самодержца Стефана. Вскоре церковь соорудилась и благолепно украсилась; поднялись и высокий, стоящий доныне пирг, и около него ограда с палатами. Кроме того, державные иноки много сделали и для обители Ватопедской: расширили и расписали ее трапезу, соорудили кельи, насадили виноградники и приписали к ней метохи, или подворья, которые испросили у державшего тогда скипетр греческий императора Алексия Ангела, который исполнял всякое прошение преподобных, — не оттого только, что находился в родственных с ними связях, но и потому, что дивился странническому их подвигу.

Когда же с течением времени различные нужды побудили самого игумена идти в Царьград ходатайствовать о делах монастырских и он боялся, что не будет уважено его прошение, — братия внушили ему убедить блаженного Савву идти вместо себя. Князь-инок сербский принят был в Царьграде сватом своим, императором, с великой честью; юный лик его пред взором всех представлялся ангельским. Император спрашивал его о здравии и образе жизни отца его — и Савва, рассказав все, что знал, возбудил при дворе общее изумление. Кесарь ублажил святого старца, уклонившегося от многих попечений и избравшего себе благую часть. Богомудрый, пользуясь царской любовью, изложил, что было ему поручено от обители Ватопедской, и император все его прошения исполнил, обещая даровать сверх того все, о чем еще стал бы он просить. Тогда Савва сказал кесарю: «Есть на Святой Горе запустевший монастырь, называемый Хиландарь; если царство твое хочет сотворить добро мне и отцу моему, то даруй нам эту обитель, а мы, как бы от себя уже, передадим ее Ватопеду, и это наше даяние прослывет милостью твоего царства».

Юный инок просил с боязнью, как бы сомневаясь в успехе, но кесарь, ободряя его, сказал: «Я уже говорил тебе, что все, о чем ни попросишь, дам твоей святости». Итак, кесарь пожаловал им Хиландарь со всем его населением и утвердил дар свой багряной подписью и хрисовулом; самого Савву, почтив многими дарами, отпустил с любовью, а преподобному Симеону написал грамоту о взаимном утверждении мира между сербами и греками и просил себе его молитв. Обрадовалась ватопедская братия, что исполнены ее прошения. Савва поспешил к своему отцу; молча сидел старец, не выходивший из своей кельи со дня отбытия сына. Но с возвращением его как бы светом зари просияло его сердце и прояснилась душа его: он воздел преподобные руки свои к Богу и, благодаря Его, пал со слезами в сыновние объятия. Савва возвестил ему о царском приветствии, вручил письмо вместе с дарованным золотом и объявил, что Хиландарь пожалован им царским хрисовулом: за все это старец воздал хвалу Богу. На другой день преподобный Симеон призвал игумена и братию и, показав им хрисовул, приписал Хиландарь к Ватопеду и все присланное царем золото уступил на пользу обители: такую любовь питали они к монастырю, в котором полагали окончить дни свои!