Афонский патерик или Жизнеописания святых на Святой Афонской Горе просиявших

В один день старец его Акакий, рассказывая ему о славе мучеников на небесах и об их дерзновении пред престолом Божиим в ходатайстве за всех просящих их помощи, просил его, чтобы он в час мученической своей кончины умолил Всевышнего о скорейшем его разрешении от тела и о сожительстве на небесах вместе с ним. Евфимий по своему смиренномудрию сначала отказывался, называя себя чуждым такого дерзновения, но когда Акакий еще настоятельнее стал убеждать его к тому, сказал: нет еще воли Божией, отче, отойти тебе из сей жизни: после меня придет к вам другой брат, которого прошу полюбить и позаботиться о нем, как обо мне, — ему суждено шествовать в горняя тоже путем мученичества. Предсказание блаженного вполне оправдалось, так как вскоре после святой его кончины на его место пришел св. Игнатий [ 91].

Однажды Акакий в келье Евфимия нашел записку, в которой были написаны числа: пять тысяч, две тысячи, три тысячи и т.д.

— Что это? — спросил старец. — Отче! Так как мы намереваемся отправиться в путь, а на море я не могу исполнить положенного мне правила, то удваиваю его теперь, да не осужден буду, как ленивый раб.

Акакий одобрил такую его точность относительно монашеского правила, похвалил внимательность его к своей обязанности и такое приготовление к закланию за любовь Христову.

Между тем, не дремал и враг всякого добра — диавол: дабы отклонить Евфимия от мученичества, он старался всеять в его душу робость. Так, в одну ночь видит он во сне, будто собралось к нему множество безобразных эфиопов, которые сначала произвели страшный шум, потом развели большой огонь и, обратившись к Евфимию, сказали: «Вот, человек идет на мучения, а не рассуждает о том, что мы победим его. Бросим-ка его в этот огонь и посмотрим, сможет ли он перенести мученичество», — и тотчас как будто бы на самом деле схватили его и намеревались бросить в средину огня. Пробудившись, Евфимий призвал Божественную помощь и таким образом избавился от диавольского наваждения.

Наконец настало давно желанное время отшествия Евфимия в святой и богоприятный путь. По пути он зашел в Иверскую обитель проститься с Онуфрием. Умилительно было их прощание, после которого Онуфрий ввел Евфимия в храм Богородицы Портаитиссы и, приблизив его к чудотворному Ее образу, сказал со слезами: «В руки Твои предаю, Госпоже, сего вольного мученика; будь ему, Всенепорочная, дверью в Царство Небесное, укрепи его на брань противу видимых и невидимых врагов и представь его Сыну Твоему и Богу жертвой совершенной и благоугодной».

Итак, 21 февраля, провожаемый многими отцами, Евфимий удалился со Святой Горы в сопровождении одного из послушников духовного отца его Григория, который послан с ним по просьбе Онуфрия. После великих бурь и бед, перенесенных ими по действу диавола на море, 2 марта прибыли они в Каллиполь. Евфимий, узнав, что здесь живут три паши со множеством турецких войск и что там же есть и некоторые из людей рейс-эффенди, от великого усердия к мученичеству говорил Григорию: «Отче! Вот и здесь есть турки, что препятствует мне свидетельствовать пред ними правую мою веру? Совершу подвиг мой и тут». О мысль боголюбивая! О любовь ко Христу огненная! Вот турки, говорит блаженный, что препятствует мне принять желаемую смерть? Этими восторженными словами он уподобляется евнуху Кандакии, который в порыве сердечной ревности говорит апостолу Филиппу: се вода! что возбраняет ми креститися? (Деян. 8, 36) Какое имел тот усердие креститься в воде, такое же имел и Евфимий креститься своей кровью — крещением из всех крещений труднейшим. Но этому пламенному его желанию Григорий не соизволил, а только совершено было здесь над ним св. елеосвящение; потом они оба приобщились св. Христовых Таин и 9-го числа того же месяца отправились отсюда и прибыли в Артаки, где выслушали они акафистную песнь Богоматери и снова приобщились св. Таин. Из Артаки 19 марта, в четверток 6-й недели Великого поста, прибыли в Галату Константинопольскую и остановились у одного благочестивого христианина Григория, который принял их как людей Божиих и оказал им большое внимание.

Накануне Цветоносной недели над Евфимием снова совершено было св елеосвящение, и опять оба они приобщились Пречистых Таин. В неделю же Ваий в храме св. Предтечи за Божественной литургией еще сподобились пренебесного сего дара, и после Литургии отправились прямо на один кефалонийский корабль, капитан которого принял их с радостью и любовью. Здесь Евфимий снял с себя монашеское одеяние и оделся в заранее приготовленные турецкие одежды. Тогда, поклонившись спутнику своему Григорию, Евфимий сказал: «Благослови, отче, твоего слугу и брата! Бог заплатит вам за все благодеяния, какие оказали вы мне недостойному, и наградит тебя небесными дарами за труды твои». Сокрушился сердцем Григорий и начал проливать слезы о разлуке с Евфимием. «Не возбуждай, отче, своими слезами скорби в моем сердце, а лучше проси Бога, чтоб Он помог мне победить врага-диавола и мужественно окончить великий подвиг». Потом, дав последнее о Христе целование Григорию и всем находившимся там христианам, стоявшим с непокровенными главами и удивляющимся его мужеству, приснопамятный взял в руки свои крест и ваии, взятые им в церкви св. Предтечи и, вооружившись сими оружиями, переходит с корабля на сушу и мужественно идет, как песненная невеста, обрести сладкого и таинственного Жениха. Казалось, сего сладчайшего Обручника, Пастыря и Посетителя душ наших нигде нельзя было обрести ему так скоро, как во дворце тиранов и игемонов; посему, имея намерение проникнуть к ним, он на пути взывал к Нему: «Владыко Иисусе Христе! Ты, пребывая Своей плотью на грешной нашей земле, не отверг того мира, которое кающаяся грешница излияла на Пречистую главу Твою: не возгнушайся же и мной грешным, приими и от меня не миро, а самую мою кровь, которую спешу излить ради Твоей любви; и как той грешнице не возбранил входа в дом Симона прокаженного, так, Владыко, сотвори и для меня свободным вход во дворцы безбожных мучителей, да проповедую там имя Твое святое и постыжу прельстившего меня диавола и посрамлю их мусульманскую веру». Так молился он со многими слезами и болезнью сердца, и о том же умолял Пресвятую Богородицу, как споручницу и непостыдную нашу помощницу. После этой молитвы произвольный страдалец, сотворив на себе крестное знамение, вошел в высокую Порту и, никем не остановленный, предстал пред самим турецким визирем Рушут-пашой и без всякого смущения и страха сказал ему:

— Господин! Я христианин еще от предков: отец мой называется Панагиотом, а мать — Марией; кроме того, имею и других трех братьев и одну сестру, и все мы христиане. А эти одежды, которые на мне, я получил от тебя, и чтобы удостовериться тебе, что я христианин, вот крест, который неложная наша христианская вера дала нам, как оружие противу всех врагов; а вот и ваии, которые тоже знамение христианское, но чтобы ты еще более уверился в сказанном мной, вот я пред тобой попираю знамение лживой вашей веры!