Конкордия Антарова (Кора) - Две жизни (ч.II, т.1-2)

Мильдрея, спавшего после утомительного дня очень крепко, разбудил слуга, подав ему почту. Первое, что бросилось Мильдрею в глаза, была записка Флорентийца, которую он лихорадочно схватил, как будто это было нечто самое ценное в жизни. Ознакомившись с содержанием письма, Мильдрей стал поспешно одеваться и полчаса спустя был в кабинете Флорентийца. Уже совершенно готовый, хозяин дома подал ему два письма, прося сначала навестить Дженни, а затем съездить к адвокату и уговорить Тендля отправиться тотчас в деревню, о чём он просит его в своём письме.

Дженни нежилась в постели, попивая шоколад, когда ей подали письмо лорда Бенедикта. Она сразу же узнала и длинный зеленоватый конверт, и характерный почерк. Сердце её забилось, и вихрь самых разных мыслей и чувств охватил её. Разорвав конверт, она уже начала было читать письмо, как заслышала шаги матери. Дженни закрыла дверь на задвижку.

Пасторша, имевшая привычку врываться без стука, не смогла войти к дочери, что её чрезвычайно озлило.

— Дженни, ты получила письмо от Мильдрея. Что он пишет? Да открой же наконец, — кричала она за дверью.

— Я ещё не читала письма, мама. Прошу вас, дайте мне возможность прочесть его спокойно. Я ведь не спрашивала вас, от кого принесли вам письмо вчера вечером. Надеюсь, я могу требовать и от вас некоторой деликатности.

— Да что с тобой, дочка? Неужели ты не понимаешь, что Мильдрей поважнее Тендля будет. Быть может, теперь Тендлю и посылать ничего не надо.

— Говорю вам, мама, оставьте меня в покое, — озлилась в свою очередь Дженни и резко попросила мать уйти. За ночь несколько успокоившаяся, она снова впала в возбуждение. Она прочла письмо раз, два, три, и каждый раз ей казалось, что она чего-то не поняла. Первым побуждением было полное неприятие всего письма целиком. Второй раз ей показалось приятным приглашение лорда Бенедикта. После третьего чтения она решила, что поедет непременно и немедленно же. Дженни стала одеваться, обдумывая, как сообщить матери о своём решении. Никогда ещё ей не было так радостно думать о наступающем дне. Точно детство вернулось и отец должен везти их к деду на ёлку.

Сверх всякого обыкновения Дженни вышла из своей комнаты совершенно одетой. Пасторша, привыкшая видеть дочь по утрам в халате, обомлела. — Как? Ты выходишь в такую рань? В чём дело? — Дело в том, что я еду к лорду Бенедикту навестить больную Алису.

Пасторша даже села в кресло от изумления и не могла произнести ни слова. Дженни отлично знала это молчание матери, всегда предшествовавшее взрыву бешенства. Она надеялась проскользнуть мимо неё и выбраться на улицу раньше, чем мать опомнится, но та у самой двери её догнала и с визгом вцепилась ей в руку. Убедившись, что вырываться бесполезно, Дженни возвратилась в гостиную. — Что всё это значит? Как ты смеешь ехать туда без меня? — Вас туда никто не зовёт. Зовут меня. Неужели вы думаете, что всю жизнь будете ходить за мной по пятам? Что же это за жизнь для меня начинается? — чуть не плакала Дженни.

— Дай письмо. Там, наверное, шантаж, чего ты не понимаешь. Дай сейчас же письмо, говорю тебе.

— Письма я вам не дам. Но если вы обещаете прийти в себя, я вам его прочту. Господи, я думала, что папа деспот и тиран. Но что вы такая тиранша, я и представить не могла.

Дженни вынула письмо из кармана и прочла его матери. После каскада не совсем лестных итальянских эпитетов по адресу лорда, всех его прихлебателей и самой Дженни, леди Катарина воскликнула:

— Да неужели же ты не понимаешь, что он боится суда? Тебе лестно, что тебя приглашают в аристократический дом и обещают каких-то нужных и интересных людей. А для чего тогда здесь вся эта галиматья? Ведь это явный расчёт на то, чтобы здравомыслящий человек ничего не понял. Сама-то ты что-нибудь понимаешь?

Радостное, лёгкое настроение Дженни, с которым она одевалась, улетучилось. Её недавнее желание тотчас ехать к лорду Бенедикту стало казаться ей легкомысленным. Гнев матери снова заразил её, она испугалась, что попадёт в ловушку.

— Послушай ты меня. Отправь письмо Тендлю с посыльным и жди либо ответа, либо его самого. И часа не пройдёт, как он явится, я уверена.

Долго упрашивала дочь леди Катарина, и от этих уговоров всё сумрачнее становилось у Дженни на сердце. Лицо её стало мрачно, вся она точно съёжилась, будто тьма и холод окружили её.

— Вечная ваша песня, мама, о любви ко мне. Но, Боже мой, как скучно становится от вашей любви, если вы заставляете подозревать всех в неблаговидных поступках и ненавидеть! Почему вы вообразили, что лорд Бенедикт боится суда? Ведь не мог же папа не знать законов и отдавать своё имя на поругание. Почему не поверить, что я могу встретить в его доме кого-то, кто будет интересен и даже нужен мне?

— Не будь наивна, Дженни. Папенька устроил свои дела отлично. Алису он обеспечил прекрасно, а нас выбросил, как делал всю жизнь.

— Мама, отец первый раз в жизни поехал отдыхать, и то перед смертью. Зачем клеветать? Я не в силах больше выносить этого, — рыдала Дженни.

Пасторша, никогда не видавшая её слёз, поняла, как далеко зашла. Она бросилась к дочери, обнимала её, целовала руки, умоляла простить и давала слово больше не возвращаться к прошлому. Она так красноречиво расписывала Дженни будущее замужество, блеск жизни без всякого труда и забот, говорила о том, как неприятен и страшен лорд Бенедикт, толкующий о труде, от которого лучше держаться подальше, что Дженни утихла и позволила себя уговорить послать письмо мистеру Тендлю, а самим поехать завтракать в город.

Пока мать пошла одеваться, Дженни привела себя в порядок, стерев с лица следы слёз, но состояние её духа оставалось очень тяжёлым. Она словно потеряла что-то достаточно ценное. В первый раз кто-то был свидетелем её слёз, и в первый же раз слёзы раскрыли ей бездну страха, сомнений и неуверенности в себе, чего она и не подозревала. Мелькнувший, как обаятельное видение, образ лорда Бенедикта погас, и в её душе стало холодно. Но зато возродилось упрямое желание бороться с ним, и это желание стало первенствовать в её мыслях. Теперь в Дженни ярко вспыхнула ненависть к Мильдрею, осмелившемуся сказать, как прелестна её сестра. И Дженни в бешенстве опять изорвала письмо в мелкие клочки.

— Дженни, — входя в комнату уже одетая, сказала пасторша, — по какому адресу находится контора Бенедикта?

Дженни вспомнила, что в письме была приписка с указанием адреса деловой конторы на случай, если бы она захотела приехать в деревню. Ей надо было только дать знать, и её проводили бы.

— Я уже изорвала письмо, не знаю, — угрюмо буркнула Дженни.

— Какое же ты неосторожное дитя, Дженни! Сколько раз я тебе говорила, что письма — документы. Писать их не нужно, а вот полученные надо хранить. Подумай, каким богатейшим материалом могли бы тебе послужить в жизни эти два знаменитых письма. А ты их рвешь.