митрополит Иларион (Алфеев) - Тайна семи звезд

На одной из улиц Тбилиси мальчика остановил милиционер, принявший его за беспризорника:

– Куда идешь? – спросил он строго.

Годердзи ответил, что идет домой.

– Адрес.

Годердзи назвал точный адрес.

– Кто твои родители?

Он назвал имена отчима и матери, упомянул о брате и сестре. Сомнений, что он не беспризорник, не должно было остаться.

– А что у тебя в сумке?

– Учебники.

– Покажи.

Мальчик начал развязывать сумку, а сам лихорадочно думал, как сделать, чтобы милиционер не отнял Евангелие. Можно попытаться от него убежать, но тот наверняка догонит. Продолжая развязывать узел, Годердзи мысленно горячо взмолился святителю Николаю. И тут же раздался громкий сигнал. Резко затормозила патрульная машина. Милиционера окликнули, он подошел к ней и начал с кем-то разговаривать через открытое стекло. Мальчик постоял несколько секунд, потом тихо свернул в переулок, а там помчался со всех ног. Никто за ним не гнался.

Домой Годердзи не пошел, а отправился прямиком в Бетанию. Идти надо было сначала до Самадло́, оттуда по горной дороге через лес. Дорога шла поверх хребта, обрывы возникали то с одной, то с другой стороны. Снег в этих местах еще не выпал.

В какой-то момент дорога стала узкой и более крутой, и мальчик подумал, не сбился ли с пути. В Бетанию он ходил до того один раз, маршрут помнил смутно.

Лес стал совсем густым, а дорога превратилась в тропинку. И вдруг из тени вековых деревьев он вышел на вершину откуда открылась панорама горной долины. Склоны гор были сплошь покрыты золотыми и багряными деревьями. Краски осени ярко оживали под вечерними солнечными лучами, пробивавшимися из-за облаков. Внизу, в самой глубине долины, текла узкая горная речка. А на одном из склонов виднелся конусообразный купол древнего храма. За одним хребтом высился другой, более высокий: там уже снеговые шапки покрывали горные вершины.

Пока Годердзи ходил по монастырям, он видел много красивых пейзажей, но такого, от которого бы дух захватывало, нигде не видел. Он присел передохнуть. Какой-то нездешний, неземной покой царствовал во всем окружающем пространстве.

Судя по тому что купол был уже виден, идти оставалось недолго. Но так как мальчик шел много часов без перерыва, сил у него осталось совсем мало. Он сидел, прислонившись к камню, созерцал божественный пейзаж и готовился к последнему отрезку пути, тихо и непрерывно произнося про себя молитву.

Солнце, между тем, зашло за край горного хребта. Быстро начало темнеть, надо было спешить. Годердзи стал спускаться по склону в сторону храма и скоро потерял дорогу. Чем ниже он спускался, тем гуще становился лес, превращаясь местами в непроходимый бурелом. Он понял, что надо вернуться, чтобы окончательно не сбиться с пути.

Заночевать пришлось на горной седловине, откуда он видел монастырь. Когда он снова на нее выбрался, было уже совсем темно. Потом взошла луна и озарила окружающее пространство серебряным светом. Горы теперь казались совсем черными. Мальчик уснул на узкой площадке возле большого камня, и ничто не тревожило его детский сон.

Ночью было холодно, но он спал, не просыпаясь. Лишь утром, когда первые солнечные лучи ярко осветили его, он проснулся, почувствовав себя свежим и бодрым.

Оглянувшись по сторонам и снова увидев вдалеке купол монастыря, он мысленно наметил дорогу и отправился в путь. Сначала надо было спуститься к реке. Она оказалась не такой узкой, какой виделась с горной седловины: бурный поток с шумом несся среди каменных порогов. Мальчик зачерпнул рукой ледяную воду и сделал несколько глотков. Потом этой же водой умыл лицо.

Теперь, наконец, можно предстать перед бетанскими старцами.

Он помнил, что они молятся по утрам, и надеялся успеть к службе. Но, когда вошел на монастырский двор, никого не было. Оба храма оказались закрыты, и мальчик постучался в двери церковного дома.

Ему открыл отец Иоанн.

– А-а, Годердзи! – сказал он ласково, сразу вспомнив мальчика, который приходил два года назад и спрашивал, как можно стать монахом.

Годердзи обрадовался, что старец помнит его. Старец благословил его широким крестом, дал ему поцеловать руку, потом слегка приобнял за плечи. А тот вдруг припал к груди монаха и заплакал. Так долго он сюда шел и так долго ждал этой встречи, так соскучился по человеческому теплу и так мечтал остаться здесь, что чувства переполняли его сердце.

– Ну, что с тобой, иди присядь, – ласково говорил старец.

Он усадил мальчика за стол, дал ему успокоиться и принялся кипятить чай.

– Сейчас-сейчас, потрапезуем с тобой, – приговаривал он. – Устал ведь с дороги.

Мальчику было неудобно сидеть, пока старец суетится. Он быстро успокоился, вытер слезы и начал помогать ему. Тот заварил чай, достал хлеб и мед. Потом прочитал молитву, и они сели.

– Ну, поешь, – сказал старец.

Годердзи пил горячий чай, заедал его хлебом с медом, и никогда еще еда не казалась ему такой вкусной. От старца Иоанна исходила такая любовь, что ему казалось, будто это его родной отец.

Жизнь в монастыре подчинялась строгому распорядку. Вставали в середине ночи, шли в маленький храм и там читали полунощницу и утреню. Потом молились по четкам. Богослужение длилось часа три с половиной и заканчивалось с рассветом. Литургия совершалась два-три раза в неделю. На рассвете завтракали, потом монахи расходились на послушания, а монастырь оставляли на попечение сторожа. В течение дня монастырь выглядел как обыкновенный «объект культурного наследия», куда могли приехать пионеры или комсомольцы на экскурсию. Никакого монашеского присутствия в это время быть не должно: таков был молчаливый уговор с властями.

Под вечер, когда экскурсанты покидали обитель, монахи могли вернуться, но не раньше, чем стемнеет. Тогда они снова становились здесь хозяевами, читали в храме вечернее правило, потом ужинали и молились по кельям.

У них было большое хозяйство, располагавшееся отдельно от монастыря. По внешнему виду оно напоминало обычный хутор. Там были огороды, виноградник, пшеничное поле. Стояли хлев с четырьмя коровами, курятник с дюжиной кур, пчелиные ульи. Была даже мельница на речке, построенная руками отца Иоанна. Монахи производили сыр, масло и мед, делали вино, продавали эти продукты через посредников и на вырученные деньги содержали монастырь. Хлеб пекли сами.

Годердзи поселили в давно пустовавшей келье братского корпуса. Там было холодно и сыро, но он не замечал никаких неудобств. После многих ночей, проведенных в лесу или у ворот закрытых монастырей, спать на кровати казалось ему блаженством. Он и уснул почти сразу после того, как напился чаю, а проснулся только к вечерней службе.