Кондрат - Вакханалия

– С днем рождения, дорогая,– поцеловав, поздравил он.

– С днем нашей свадьбы, любимый. Это самый счастливый день в моей жизни, – прошептала она.

– У меня есть для тебя еще один подарок, но это позже. Ты заешь, что существует цветок папоротника?

– Да, я видела его на твоей картине.

– Нет, он бывает на самом деле, и я тебе его покажу.

– Я всегда полагала, что это вымысел.

– Он реален и, именно он, позволяет находить клады и богатство. Владеющий им всегда будет при деньгах.

– Как интересно и, что он у тебя есть.

– Представь себе, именно ему я во многом обязан своим успехом, – похвастался жених.

– И ты готов отдать его мне?

– Пусть это будет самый прекрасный цветок, подаренный мной тебе на это торжество. Такого больше ни у кого нет, только у меня и тебя.

– Не боишься расстаться с таким сокровищем?

– Нет, мы же теперь семья.

– Семья семьей, но брачный контракт подписан и в нем не обозначен твой «клад».

– Главное, чтобы была любовь.

– Главное, чтобы было взаимопонимание, – скорректировала порыв эмоций невеста.

– А без любви это не возможно.

– То-то и оно, что любовь нередко проходит.

– С нами такого не произойдет.

– Дай-то Бог.

– Да, бог Дионис.

– При чем тут греческий «виночерпий».

– Когда-нибудь расскажу, да ты не поверишь.

– Жена должна верить мужу, если он не враль.

– В это даже я верю с трудом, только цветок папоротника и является доказательством реальности происходящего.

– Ты меня заинтриговал, жду не дождусь твоего сказочного цветка.

– Завтра, милая. Все завтра.

И они закружились в вальсе, наслаждаясь близостью друг с другом, выбросив из головы все, что могло бы помешать их опьяняющему счастью.

Андреа Инганнаморте, казалось, надел на себя маску, настолько не выразительны были его черты лица, явно, озабоченного какими-то неприятными новостями. Поднявшись в номер гостиницы, он сел в кресло и молча изучал взглядом Лучанского, как бы взвешивая, говорить или не говорить. Седовласый мужчина не выдержал взгляд этого «мафиози» и с нетерпением выкрикнул:

– Нуууу…

– Я, уже давно являюсь членом тайного ордена «Опус Деи». Наше братство светских монахов иезуитов глубоко интегрировано в тайны Святого Престола и самого Папы. Через своих людей, не спрашивай как, мне удалось узнать, что картина сейчас находится в запасниках Ватикана и охраняется, как зеница ока. Я постараюсь тебе организовать встречу с нашем человеком из папских покоев. Но, если честно, не знаю, чем он сможет помочь. Что попадает за стены города-государства, то, как правило, навсегда остается там.

– Будем надеяться на лучшее. А зачем, если не секрет, ты, католик, помогаешь язычникам?

– Мне хорошо платят. А кроме Веры и всего такого прочего, меня интересуют и мирские радости, так, что монахом я себя не считаю, скорее членом «святой мафии».

– Получается, служишь тем, кто больше заплатит?

– Можно сказать и так, а заодно помогаю провидению в реализации высшей воли.

– Хорошо, с чего начнем?

– Сегодня в 15.00 мы должны быть в Сикстинской Капелле, так что собирайся быстрей, времени у нас осталось мало.

Эммануил перебрал привезенные им с собой рубашки и, надев свежую, вместе с гостем спустился в холл гостиницы, где их уже ждал водитель микроавтобуса. В этот раз, не включая сирену, они тронулись в сторону католической Мекки.

Через непродолжительное время, странная парочка уже перешагивала белую пограничную линию, разделяющую Рим и Ватикан на площади Святого Петра. Храм-музей гостеприимно встретил прибывших толпами туристов, обозревавших уникальные фрески этого, неизвестно какого по счету, чуда света. Время до встречи еще оставалось, и грех было не уподобиться праздношатающейся публике и не осмотреть творения великих художников. Затерявшись в толпе, они приблизились к алтарной стене, где Микеланджело изобразил «Страшный суд». Демоны с ужасными ликами хватали грешников и уносили их с собой в бездну страдания, не давая несчастным не малейшего шанса на спасение. Картина была настолько натуралистичной, что Лучанский почувствовал, как холодок пробежал по его телу и понял, что это видение отпечаталось в его памяти на всю оставшуюся жизнь.

Внезапно, Эммануила кто-то взял под локоть. Это был миловидный юноша в монашеской сутане. Улыбнувшись, он, слегка заикаясь, сказал:

– Ккк счастью Папа еще не знает ппро картину, есть шанс чччто ему эта авантюра не понравится, а я ппостораюсь, чтобы вы оказались в первых рядах на ее удочерение…Сссделайте вид, что вы меня о чем-то спросили, я не хочу, чтобы служба безопасности подозревала меня…– юноша еще раз улыбнулся и, развернувшись, затерялся в толпе, как мимолетное видение, растворившись в пространстве.

Лучанский сразу потерял всяческий интерес к окружающему божественному благолепию и, нервно сжимая пальцы, задумался над сказанным молодым человеком, взвешивая шансы на успех. Андреа, кажется, совсем не заметил происходящего и только после кивка, которым он сопроводил их выдвижение из храма, Эммануил догадался, что «мафиози» все контролировал. Красоты Ватикана так и не тронули душу поклонника многобожия и он отправился восвояси, в глубине сердца надеясь на благополучный исход безнадежного предприятия.

Он долго перебирал книги, пытаясь вспомнить в какую из них положил цветок. Наконец, к радости, заветный бутон был найден. Цветок, несмотря на прошедшее время, прекрасно сохранился и продолжал источать свои природные краски и аромат. Сдув с него вымышленную пыль, Николо бережно положил его обратно в книгу и понес обещанный подарок своей избраннице.

Лариса сидела в кресле-качалке и читала какой-то роман, увлеченно всматриваясь в текст, на лице ее отражались эмоции, рождаемые героями захваченного ее вниманием произведения. Неожиданно появился Николос, радостно, на вытянутой руке, несший свою находку:

– Вот, я нашел, полюбуйся.

– Что нашел? – еще не переключившись с романа, спросила читательница.

– Цветок папоротника.

– Где? Покажи.

– Вот.

И ботаник-любитель достал засушенное растение. Лариса протянула к нему руку, Николо подал растение избраннице, желая впечатлить уникальностью цветоноса, но как только ее пальцы коснулись бутона, он тут же рассыпался, словно песочный замок, превратившись в бурую пыль. Одновременно с этим, и на картине, подаренной в день рождения и свадьбы своей невесте, написанной пропитанными любовью красками, цветок неожиданно потемнел и превратился в подобие тени, маячившей серой массой на стене за креслом-качалкой. Картина «Цветок папоротника» превратилась в свое жалкое подобие, словно умерла.