митрополит Владимир (Иким) - Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга восьмая. Январь, февраль

Ритор Ливаний очень гордился своим способным учеником, который, еще не окончив курса, уже успел прославиться в Константинополе как оратор. Слава о Василии распространилась и за пределы столицы, достигнув Афин – тогдашней цитадели светских наук, – так что любой афинский преподаватель был бы рад иметь Василия в числе своих учеников. Поэтому, когда около 350 года Василий действительно отправился продолжать образование в Афинскую академию, его уже ждали там с интересом и нетерпением.

В Афинах Василий усердно принялся за постижение наук. Однако первоначальный энтузиазм вскоре сменился периодом разочарования: Василий, мечтавший об Афинах как о твердыне чистой науки, теперь увидел в среде преподавателей и особенно учеников всевозможные склоки и интриги. Его собственные земляки из Понта и Армении, постаравшиеся сблизиться с ним, на деле завидовали способностям и ранней известности своего молодого соученика и за его спиной всячески старались опорочить его в глазах афинского ученого сообщества. Василий загрустил, начиная уже сожалеть о своем приезде в Афины, которые теперь представлялись ему «обманчивым блаженством».

Но Господь не оставил Василия. Оказалось, что в Афинской академии учился и прежний знакомый и соученик Василия по Каппадокии – Григорий. Юноши возобновили свое знакомство и, сблизившись еще больше, чем прежде, крепко подружились. Григорий постарался утешить Василия, употребляя, где нужно, логические рассуждения, а где и просто дружеские слова ободрения и поддержки. Эти попытки Григория увенчались успехом, уныние Василия совершенно рассеялось – ведь теперь он был не одинок, рядом с ним был верный, искренний друг и единомышленник. «Когда же по прошествии некоторого времени, – вспоминал впоследствии святитель Григорий, – открыли мы друг другу желания свои и предмет их – любомудрие, тогда уже стали мы друг для друга всем – и товарищами, и сотрапезниками, и родными; одну имея цель, мы непрестанно возрастали в пламенной любви друг к другу… Нами водили равные надежды и в деле самом завидном – в учении. Но далека была от нас зависть, усерднейшими же делало соревнование. Оба мы домогались не того, чтобы одному из нас самому стать первым, но каким бы образом уступить первенство друг другу; потому что каждый из нас славу друга почитал своей собственной». Василий и Григорий не только вместе постигали науки, но и вместе шли по пути духовного совершенства. Друзьям, по воспоминаниям святителя Григория, «известны были две дороги: одна – это первая и превосходнейшая – вела к нашим священным храмам и к тамошним учителям; другая – это вторая и неравного достоинства с первой – вела к наставникам наук внешних». Дружба эта продолжалась впоследствии всю их жизнь, с годами лишь укрепляясь.

По окончании обучения друзьям пришлось расстаться. Григорий уступил многочисленным и усердным просьбам преподавателей и учеников академии и остался в Афинах, где следующие несколько лет преподавал риторику. Василий же, хотя его уговаривали остаться не менее усердно, чем Григория, вернулся на родину, в Кесарию (по мнению некоторых историков – в Неокесарию), где некоторое время занимался адвокатурой и преподаванием риторики.

Мать Василия, святая Эмилия, в это время перебралась на постоянное жительство в имение Анниса на берегу реки Ирис, где, устроив нечто вроде монастыря, посвятила свои дни аскетическим подвигам вместе со своей старшей дочерью, преподобной Макриной (названной так в честь бабушки-исповедницы). Обе женщины – и Эмилия, и Макрина – были вдовами, но если Эмилия овдовела после двадцати лет супружеской жизни, воспитав вместе с мужем множество детей, то Макрина с ранней юности хранила верность покойному жениху, с которым была обручена, но не успела сочетаться полным браком из-за безвременной кончины своего нареченного. Макрина была известна своей святой жизнью, смирением и силой духа. Поэтому, когда Василий прибыл в Понт, чтобы навестить родных, беседа с сестрой так подействовала на его душу, что он также решил принять монашество и полностью посвятить свою жизнь служению Господу. Тогда же, будучи уже около двадцати семи лет от роду, Василий, прежде чем принять монашество, принял Таинство Святого Крещения: в те времена даже убежденные христиане нередко откладывали свое Крещение и Крещение своих детей до зрелого возраста, дабы принятие этого великого Таинства было наиболее осознанным.

После Крещения Василий оставил профессиональную деятельность – адвокатуру и преподавание – и отправился сначала в Сирию и Палестину, а затем в Египет, чтобы познакомиться там с жизнью христианских подвижников и отшельников. Во время этого путешествия Василий действительно встретился со многими великими подвижниками благочестия и очень многому у них научился: путешествие окончательно укрепило его решение принять монашество. С этих пор в его душе начало зреть еще одно стремление: бороться за правую веру и защищать единство Церкви.

Вернувшись в Понт, Василий поселился на берегах реки Ирис, недалеко от поместья-обители матери и сестры, в суровых и труднодоступных местах, где основал небольшую монашескую общину и вместе с несколькими другими монахами строго подвизался в течение нескольких лет. Вот как описывал сам Василий места своего подвижничества: «Это – высокая гора, покрытая частым лесом, на северной стороне орошаемая холодными и прозрачными водами. По подгорью ее стелется покатая долина, непрестанно утучняемая влагами из горы. Кругом долины сам собой выросший лес, из различных всякого рода деревьев, служит ей как бы оградой… Немногого недостает, чтобы долине, по причине ограждающих ее отовсюду оплотов, походить на остров. С двух сторон прорыты глубокие овраги, а сбоку – река, текущая со стремнины, служит также непрерывной и неприступной стеной и луновидными изгибами примыкает к оврагам, поэтому доступы в подгорья заграждены. Один только есть в него вход, которым владеем мы. За местом нашего жительства есть другой гребень, возвышенную свою вершину подъемлющий над горою, и с него вся равнина развертывается перед взором. <���…> Эта река, будучи быстрее всех мне известных, свирепеет несколько при соседнем утесе и, отражаясь от оного, кружится в глубоком водовороте, чем доставляет мне и всякому зрителю весьма приятный вид, а туземным жителям приносит самую удовлетворительную пользу и в пучинах своих питает множество рыб. <���…> Из всего, что могу сказать о моем убежище, наиболее важно то, что, по удобству положения будучи способно произращать всякие плоды, для меня возращает сладостнейший из плодов – безмолвие».

Не забывал Василий и о своем друге Григории, непрестанно обмениваясь с ним письмами и приглашая его также прибыть в Понт и подвизаться вместе. В конце концов эти письма возымели действие: Григорий прибыл на реку Ирис и некоторое время подвизался вместе с Василием. Иноки усердно трудились, возили на себе тяжести, сажали деревья и ухаживали за ними, так что мозоли не сходили с их аристократических рук. Пища их была крайне скудна, из одежды же у Василия, как и у других монахов обители, были только нижняя сорочка и монашеская мантия. По ночам, когда никто не видел его, Василий также надевал на голое тело власяницу – грубую и колючую одежду из шерсти – для смирения плоти. Об этом знал только его друг Григорий. Не меньшее, а, пожалуй, и большее, чем физическим трудам, время уделяли иноки молитве и изучению Священного Писания и творений церковных авторов. Кроме того, Василий и сам составлял душеполезные сочинения и проповеди, стремясь принести Свет истинной веры Христовой жителям своего родного Понта. Благодаря ему многие неверующие понтийцы обратились ко Христу, а те, кто уже был христианином, стали вести более добродетельную жизнь.