Владислав Бахревский - Искания на Святой горе. Служение и борение иеросхимонаха Антония

После такой картины рассуждения отца Илариона невольно становились приемлемыми:

«Плотской разум сего положения, что в имени Иисус находится Сам Господь Иисус Христос, принять не может, как узнали мы, обращаясь ко многим лицам по сему предмету, потому что он закон Божий читает телесно и не может разуметь, яже суть Духа Божия (2 Кор. 2, 14). Но может ли он отнять сие Божественное чувство у ума верующаго, который зрит Бога, сущаго во всей твари, на Небеси и на Земли, в морях и во всех безднах. Нет ни самомалейшей линии в пространстве, ни единаго мгновения во времени: но все сущее в видимом и невидимом мире – полно присутствием Божества. Как Дух чистейший и безпредельный, Господь весь находится повсюду всем Своим Существом. И без сомнения, пребывает им и во святом Своем имени.

Только нужно помнить, говорится в Богословии, что хотя “действие вездеприсутствия Божия является везде, но не на всех степенях сотвореннаго одинаково: иначе оно является в безличных существах и в ином виде в личных; иначе в благочестивых, иначе в злочестивых, там и здесь сообразно с приемлемостию тварей”. И вот, может быть, истинная причина, по которой не хотят имени Иисус давать Божественное достоинство и иметь сие имя как бы и Самого Сына Божия.

Все Божие для нас непостижимо. Можем ли понять святейшую тайну Евхаристии, в которой Сам Господь Иисус Христос, находясь Своим присутствием, претворяет хлеб и вино в истинное Тело Свое и честную Кровь Свою, то самое Тело, которое родилось от Преблагословенной Девы Марии, жило на Земле, было распято на Кресте и страдало, – и ту самую Кровь, которая была пролита на Живоносном древе за живот мира. Вкушая с верою и благоговением сего Святейшаго Таинства, мы приобщаемся духом Божества Христова, а устами и вкушением – Его всепречистаго Тела и Крови. Но все это верою. Разум и понятие здесь места не имеют».

– Разум и понятие здесь места не имеют, – повторял и повторял Антоний.

И разбирало сомнение. Ведь это все умничанье! Есть ли Бог в имени Бога? Если да – истина, а если сие тварная человеческая мысль? Свое, земное, старец Иларион по-человечески приписывает Небесному…

Сел письмо писать. Страстная получилась писанина. Но обещание игумену выполнено: отзыв положен на бумагу.

Поглядел брат Антоний на икону Нерукотворного Спаса и положил свое писаньице на подставку возле образа.

Позовут в скит, тогда можно и отнести.

Хорошо написано, а как-то не по себе. На полуночнице вдруг ощутил леность в душе, молитвы читал механически, словно душа стояла в сторонке. Вышел под звезды.

Звезды Афона – половина будущего бессмертия. Душа, однако ж, не оживает.

В этом, новом для себя состоянии брат Антоний существовал целую неделю. Собрался на исповедь, но почему-то уже знал наперед: облегчения не будет.

Готовясь к исповеди, глянул на книжную полку. Глаза нашли подарок отца Иоанна Кронштадтского «Мысли христианина».

– Вот тебе в руководство! – так было сказано самим батюшкой.

Быстро поднялся, взял книгу, открыл, прочитал:

«Когда ты про себя в сердце говоришь или произносишь имя Божие, Господа, или Пресвятой Троицы, или Господа Саваофа, или Господа Иисуса Христа, то в этом имени ты имеешь все существо Господа: в нем Его благость бесконечная, премудрость беспредельная, свет неприступный, всемогущество, неизменяемость. Со страхом Божиим, с верою и любовью прикасайся мыслями и сердцем к этому всезиждущему, всесодержащему, всеуправляющему имени. Вот почему строго запрещает заповедь Божия употреблять имя Божие всуе, потому то есть, что имя Его есть Он Сам – единый Бог в трех лицах, простое существо, в едином слове изображающееся и в то же время не заключаемое, то есть не ограничивающееся им и ничем сущим».

Сердце замерло радостно.

– Заповедь Божия запрещает употреблять имя Божие всуе, потому что имя Его есть Он Сам.

Будто солнце взошло. Вот она, твоя истина, брат Антоний.

Дочитал абзац до конца.

Великие имена: Пресвятая Троица, или Отец, Сын и Святый Дух, или Отец, Слово и Святый Дух, призванные с живою, сердечною верою и благоговением или воображенные в душе, суть Сам Бог и низводят в нашу душу Самого Бога в трех лицах».

Отложил книгу, достал фотографию батюшки Иоанна. В прошлом году прислал, в декабре. А через неделю на Афоне молились о душе дивного русского пастыря. На фотографии батюшка написал несколько слов: «Инокам афонским – венцы мученические».

Не спросить, что хотел сказать протоиерей Иоанн Сергиев Кронштадтский. Не у кого спросить.

Брат Антоний поцеловал фотографию.

Снял с божницы свое письмо к схимонаху Илариону, разорвал.

Через восемь лет в книге «Моя борьба с имяборцами на Святой горе», изданной в Петрограде в 1917 году, он так расскажет о своем вразумлении батюшкой. С небес.

Я изумился, перекрестил и, возблагодарив Бога за вразумление, немедленно же разорвал мое письмо к отцу Илариону и сжег его, и тут же отнялась от меня та безутешная тягость сердечная, которая меня так обременила после написания письма, и я снова пришел в свое прежнее духовное устроение. Книгу я отнес к отцу игумену со словами, что худого в ней ничего не нашел, что учение о молитве Иисусовой изложено в ней прекрасно, весьма легко и удобочитаемо, и что общего с Фарраром в ней абсолютно ничего нет, но, наоборот, книга весьма духовна и написана в духе святых отцов. Затем я возвратился к моим обычным занятиям и больше этим вопросом не занимался. Все это произошло, насколько я помню, весною 1909 года».

Когда на Афоне, угомонив бури на море, – нежная весна, в России самое время поземок, снегопадов, но солнце выглянет, и вся Русская земля – белое сияние.

Душа стремилась к простоте. Но что проще Бога? Бог – любовь.

«Вот оно, твое благословение, – радовался Антоний, думая о батюшке Иоанне. Стал замечать, как возбудилось в нем внимание к службе, к возгласам и молитвам пастырей, к словам Псалтыри. В службах, возгласах, молитвах, в откровениях Псалтыри были явные свидетельства об особом почитании Церковью имени Божия.

Для него теперь сама молитва преображалась, когда произносил Имя Иисуса Христа. Овладевало радостное бесхитростное чувство: ты предстоишь в это вот мгновение перед Троицей.

Сторонясь суетного, испытывал себя аскезой молчальника, но эта его строгость, славное воинское прошлое, да к тому же полное равнодушие к деньгам: полученные от матери большие и малые суммы отдавал скиту, – расположили к насельнику каливы игумена Иеронима. Увы! Жизнь не сторонилась сторонящегося, 8 мая 1910 года схимонаха Антония Булатовича рукоположили в иеросхимонаха.

На первых службах пребывал в изумительной, в совершенной уверенности: все на белом свете младенчески ново.