cвятитель Феофан Затворник - Начертание Христианского нравоучения

Как основа христианству, сему спасительному Божественному учреждению, положена воплощением Бога Слова; так основа жизни христианской полагается верой в

Корень христианской жизни в воплощенном домостроительстве. Без сего домостроительства христианство, жизнь христианская и спасение немыслимы. Оно предначертано от века, а в действие вошло в свое ему время, в лице Единого от Пресвятой Троицы, нас ради человеков и нашего ради спасения, сшедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы и вочеловечившегося, Христа Господа. От Него пошли христианская жизнь и спасение, и Им устроено и подается все потребное для сего. Все сие и есть воплощенное домостроительство.

В сущности оно есть восстановление падшего: прииде бо Сын Человеческий взысками и спасти погибшаго (Мф. 18, 11). Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего едииородиаго дал есть, да всяк веруяй в Он не погибнет, но имать живот вечный (Ин. 3, 16). И вот чего ради Слово плоть бысть (Ии. 1, 14).

Как основа христианству, сему спасительному Божественному учреждению, положена воплощением Бога Слова; так основа жизни христианской полагается верой в сие Воплощение и причастием силы Его. Веруяй в Сына, имать живот (Ин. 3, 36); и: иже веру иметь… спасеи будет (Мк. 16, 16).

Вера в силу воплощенного домостроительства есть дар Божий (Еф. 2, 8). Но побуждение к взысканию ее и к дорожению взысканною порождается разумным убеждением, что иного спасения нет, как чрез него. Этим-то убеждением и должно быть начато начертание христианского нравоучения, как руководства к христианской жизни, ведущей ко спасению. При сем ведать дается, что возведение к убеждению в необходимости воплощения для спасения нашего не будет введением в постижение сей тайны. Что Бог явися во плоти, сие выну пребудет велиею благочестия тайною (1 Тим. 3, 16).

К убеждению в необходимости воплощения Бога для нашего спасения возводимся не постижением сей тайны, а разумным усмотрением того, что условия нашего спасения не могли быть никем выполнены, как Богом воплощенным. Мы пали через грехопадение прародительское и попали в неисходную пагубу. Спасение наше должно состоять в избавлении нас от сей пагубы.

Пагуба наша состоит в двух злах: во-первых , в прогневании Бога нарушением воли Его, в потере Его благоволения и в подвергнутии себя клятве законной; во-вторых , в повреждении и расстройстве своего естества грехом, или в потере истинной жизни и вкушении смерти. Почему для спасения нашего потребны: во-первых , умилостивление Бога, снятие с нас клятвы законной и возвращение нам Божия благоволения; во-вторых , в оживотворении нас, умерщвленных грехом, или даровании нам новой жизни.

Если неумилостивленным к нам пребудет Бог, мы не можем получить от Него никакой милости; если не получим милости, благодати не сподобимся; если благодати не сподобимся, новой жизни возыметь не возможем. И то и другое необходимо: и снятие клятвы и обновление нашего естества. Ибо если б мы и получили каким-либо образом прощение и помилование, но остались необновленными, никакой от того не получили бы пользы; потому что без обновления мы непрестанно пребывали бы в греховном настроении и непрестанно источали бы из себя грехи, а чрез грехи снова подвергались бы осуждению и немилости, или все оставались бы в том же пагубном состоянии.

То и другое необходимо; но ни тому, ни другому нельзя состояться без воплощения Бога.

Для снятия вины греха и клятвы требуется полное удовлетворение правды Божией, оскорбленной грехом, или полное оправдание. Полное же оправдание, или полное удовлетворение правды Божией, состоит не в принесении только умилостивительной жертвы за грех , но и в обогащении милуемого делами правды , чтобы ими наполнить время жизни, проведенное в грехе и по помиловании остающееся пустым. Ибо закон правды Божией требует, чтобы жизнь человека не от грехов только была свободна, но и была наполнена делами правды, как сие показал Господь в притче о талантах, где раб, зарывший талант в землю, осуждается не за употребление таланта на зло, а за ничего не сделание на него, Но —

Будем ли внимать чувствам грешника, стоящего пред Богом с ясным сознанием Божией правды и своей грешности, или созерцать Бога, Который желал бы помиловать сего грешника, в том и другом случае увидим некое средостение, преграждающее путь нисхождению помилования от Бога на грешника и восхождению надежды на помилование от лица грешника к престолу милосердия Божия. Господь не милует неправедно, или когда оскорблена Его правда и неудовлетворена. Истинность и правосудие Божие требуют, чтобы неправый нес присужденную за неправду кару; иначе милующая любовь будет поблажающей снисходительностью. В душе грешника чувство правды Божией обыкновенно сильнее чувства милосердия Божия. Потому, когда приступает он к Богу, то сие чувство не только делает его безответным пред Ним, но подавляет совершенной безнадежностью. Следовательно, для сближения грешника с Богом и Бога с грешником необходимо разорить такое средостение, необходимо, чтобы между Богом и человеком восстало иное некое посредство, которое от очей правды Божией скрывало бы грех человека, а от очей грешника – правду Божию, – посредство, ради которого Бог видел бы грешника обезвиненным и достойным помилования пред лицом самой правды, а человек воззревал на Бога, как на умилостивленного уже и готового миловать грешника, – необходима жертва умилостивления, которая, удовлетворяя правде Божией и умиротворяя душу грешника, примиряла бы Бога с человеком и человека с Богом.

Какая же это жертва? В чем она? И как может явиться с такой безмерной силой умилостивления?

Жертва сия есть смерть , – и смерть человека. Она вначале определена правдой Божией в казнь за грех; ее предлагает Богу и кающийся грешник, вопия: возьми жизнь, только помилуй и спаси, – хотя тут же чувствует, что его смерть не сильна спасти его.

Чья же это будет смерть?

1) Очевидно, что такой умилостивительной жертвой не может быть смерть моя, другого, третьего и вообще кого-либо из рода человеческого; ибо и моя, и другого, и третьего и всякого вообще из людей смерть есть кара за грех и ничего умилостивляющего не представляет. К тому же мы – люди – все без изъятия имеем нужду сами в сей жертве, и ею еще живые ищем помилования и оправдания, и, чтоб улучить спасение, еще живые должны быть ради ее оправданы и помилованы. Потому умилостивительной жертвой за грех может быть смерть только такого человека, который был бы изъят из круга людей, не переставая быть человеком. А это как возможно? Не иначе, как если он не будет принадлежать себе, не будет особое самостоятельное лицо, как всякий другой человек в среде людей, но принадлежать другому высшему существу, которое восприяло бы его в свою личность, ипостасно соединилось с ним, или вочеловечилось, и умерло его смертью. Это была бы смерть человеческая, никому из круга людей не принадлежащая.